Всеобщая история

35. При жизни Птолемея, прозванного Эвергетом, с коим он был связан союзом и договором, Клеомен оставался спокойным в постоянном ожидании, что через него получит необходимую поддержку и возвратит себе царское наследие отцов. Но когда Эвергет умер и время уходило, а положение дел в Элладе чуть не по имени призывало туда Клеомена, потому что Антигона не стало, ахеяне заняты были войною, лакедемоняне соединились с этолянами в общей ненависти к ахеянам и македонянам согласно первоначальным замыслам и намерениям Клеомена, тогда сей последний видел себя еще более вынужденным спешить и добиваться отъезда из Александрии. Прежде всего он обратился к царю с просьбою отослать его в Элладу с необходимыми запасами и с войском, а когда царь не внял этому, Клеомен настойчиво просил отпустить его одного с собственными слугами, ибо, говорил он, теперешние отношения дают ему удобный случай возвратить себе отцовскую власть. Однако царь, вовсе не входивший в подобные дела и по объясненным выше причинам беспечный относительно будущего, по простоте и глупости не обращал никакого внимания на все доводы Клеомена. Сосибий, в то время имевший наибольшее влияние на дела, и друзья его устроили совещание и приняли против Клеомена такого рода решение: не посылать его с флотом и запасами, ибо со смертью Антигона они пренебрегали внешними делами и расходы на них почитали напрасными. К тому же они опасались, что Клеомен, у которого со смертью Антигона не оставалось ни одного равносильного соперника, может быстро и без борьбы покорить своей власти Элладу и стать могущественным и грозным врагом египтян, тем более что положение дел в Египте он наблюдал сам вблизи, презирал царя, кроме того, знал, что многие части египетского царства находятся лишь в слабой связи с центром¹⁰⁶, весьма удалены от него и содержат в себе большие средства для военных предприятий. Так, у Самоса было немало кораблей, а в окрестностях Эфеса большое число воинов. 36. По этим-то причинам Сосибий и друзья его отвергали предложение Клеомена об отсылке его в Элладу с военными средствами. С другой стороны, пагубным казалось отпустить подобного человека, обиженного ими, явного недруга их и врага. Оставалось одно: удерживать его в Египте насильно. Но и это было отвергнуто тут же всеми без дальнейших рассуждений, так как они, находили небезопасным запирать вместе в одной закуте льва и овец. Больше всех боялся этого Сосибий, и вот по какой причине: в то время, как шла речь об умерщвлении Магаса и Береники¹⁰⁷, они опасались, что замысел может не удаться, больше всего благодаря решимости Береники, а потому вынуждены были подкупать всех придворных лестью и обещаниями наград, если дело кончится благополучно. Принимая в соображение, что Клеомен нуждается в помощи царя, что, с другой стороны, он — человек умный и умудренный опытом, Сосибий старался задобрить его щедрыми обещаниями и посвятил его в свои замыслы. Клеомен видел, в какой тревоге пребывает Сосибий и как он больше всего боится иноземцев и наемников, и успокаивал его уверениями, что наемники не будут мешать ему, напротив, помогут еще. Обещание это сильно удивило Сосибия. Тогда Клеомен сказал: «Разве ты не видишь, что тысячи три иноземцев пелопоннесцы и почти тысяча — критяне? Одно мое мановение, и все они готовы к услугам. Раз они будут с тобою, кого тебе бояться?» «Быть может», сказал он, «сириян и каров?» Сосибию приятно было слышать это, и он с удвоенным рвением повел дело против Береники. Впоследствии при виде беспечности царя ему всегда припоминались эти слова, и перед глазами его носились отвага Клеомена и привязанность к нему иноземцев. Вот почему теперь он больше всего внушал царю и наперсникам его, что, пока еще есть время, необходимо схватить Клеомена и заключить в тюрьму. Исполнению этого замысла помогло следующее обстоятельство: был некий мессенец Никагор. По наследству от предков он был проксеном¹⁰⁸ лакедемонского царя Архидама¹⁰⁹. В прежнее время лица эти сносились друг с другом изредка. 37. Но когда Архидам из страха пред Клеоменом бежал из Спарты и удалился в Мессению, Никагор не только радушно принял его в своем доме и удовлетворял все нужды его, но дальнейшее общение привело их к тесной дружбе и единомыслию. Поэтому впоследствии, когда Клеомен заронил в душе Архидама надежду на возвращение в Лакедемон и примирение, Никагор принял на себя посредничество по заключению договора между ними с обоюдными обязательствами. Когда условия были приняты, Архидам возвратился в Спарту, полагаясь на заключенный при посредстве Никагора договор. Клеомен вышел навстречу ему, самого Архидама убил, но пощадил Никагора и прочих спутников царя. Для посторонних Никагор делал вид, будто за свое спасение чувствует признательность к Клеомену, но в душе он скорбел о случившемся, ибо почитал себя виновником гибели царя. Незадолго до описываемых нами событий Никагор прибыл с лошадьми в Александрию¹¹⁰. При высадке с корабля он повстречался с Клеоменом, Пантеем и вместе с ними с Гиппитом; они гуляли в гавани по дамбе. При виде Никагора Клеомен подошел к нему, ласково приветствовал и расспрашивал, что привело его в Александрию. Тот отвечал, что привез лошадей. Тогда Клеомен сказал: «Как бы хорошо было, если бы вместо лошадей ты привез с собою любовников¹¹¹ и арфисток¹¹²: теперешний царь занят этим всецело». В то время Никагор рассмеялся и замолчал; несколько дней спустя, ближе познакомившись с Сосибием по делу о лошадях, он передал ему только что приведенные слова Клеомена; а когда заметил, что Сосибий слушает его с удовольствием, Никагор рассказал все о давней неприязни своей к Клеомену.

38. Сосибий видел враждебное настроение Никагора против Клеомена и частью предложенными тут же подарками, частью обещаниями склонил его написать письмо с обвинением на Клеомена и, запечатанное, покинуть в Египте, затем, когда Никагор через несколько дней уедет отсюда, раб должен доставить ему, Сосибию, это письмо, как бы присланное самим Никагором. Никагор сделал свое дело; по отплытии его из Александрии раб принес письмо Сосибию; сей последний тотчас вместе со слугою и с письмом в руках предстал пред царем. Слуга рассказал, что письмо оставлено ему Никагором с приказанием вручить его Сосибию, а письмо гласило, что Клеомен намерен поднять восстание против царя, если только не будет отправлен в Элладу с достаточным войском и припасами. Сосибий тут же воспользовался случаем и подстрекнул его принять немедленно меры безопасности и заключить Клеомена под стражу, что и было сделано. Клеомену отвели какой-то очень большой дом, где и содержали его под надзором с тем только отличием от простых узников, что помещением для царя служила более просторная тюрьма. Положение в настоящем и ожидание мрачного будущего побуждали Клеомена испытать последнее средство не столько потому, что он рассчитывал на удачу предприятия, — для этого у него не хватало средств, — сколько для того, чтобы умереть с честью и не претерпеть чего-либо недостойного его прежней отваги. Кроме того, Клеомена, как мне, по крайней мере, кажется, воодушевляла та же мысль и то самое желание, какими обыкновенно руководствуются гордые характеры:

«Но не без дела погибну, в прах я паду не без славы:

Нечто великое сделаю, о нем и потомки услышат!»⁷*

39. Выждав отъезда царя в Каноб¹¹³, Клеомен распустил молву между стражами, будто царь дарует ему вскоре свободу. По этому случаю сам он угощал своих слуг, а стражам послал жертвенного мяса, венков и вина. Ничего не подозревая, стража наслаждалась яствами и вином, а когда опьянела, Клеомен в сопровождении находившихся при нем друзей и собственных слуг вышел в полдень из заключения, не замеченный стражею; все были с кинжалами в руках. Проходя дальше, они повстречались на улице с Птолемеем, оставленным на это время в городе в звании начальника, и неожиданностью появления навели такой ужас на спутников Птолемея, что самого его стащили с колесницы, запряженной четвернею, лишили власти¹¹⁴, а народ призывали к свободе. Но предприятие было совершенно неожиданно, и потому никто не слушал их и не присоединялся к восстанию. Тогда мятежники повернули в сторону и устремились к акрополю с целью сломать ворота и соединиться с заключенными. Однако и этот план не удался, потому что начальники акрополя догадались и укрепили ворота. После того они с мужеством, достойным спартанцев, наложили на себя руки.