Сталин: тайны власти

Однако главным итогом закулисной борьбы в «триумвирате» стала победа мягкого внешнеполитического курса. В марте узкое руководство отказалось наконец от жесткой линии, столь явно выразившейся в докладе Берия, одобрив предложенную Молотовым новую концепцию основ мирного договора с Германией. Как и прежде, она содержала незыблемые для СССР условия — незамедлительное воссоединение ФРГ и ГДР; вывод через год после соглашения всех оккупационных войск, включая ликвидацию всех иностранных баз; нейтралитет. Но вместе с тем теперь советская сторона предлагала и другое: Германия может иметь собственные вооруженные силы, производить требующуюся ей военную технику. И хотя эта концепция, наиболее четко выраженная в ноте, направленной 10 марта правительствам США, Великобритании и Франции^[13], почти сразу же утонула в мелочных оговорках Вашингтона и их обсуждении, растянувшемся почти на два года, мягкий курс все же возобладал.

Вскоре он нашел весомое подтверждение в очередных, не содержавших, впрочем, ничего нового, скупых, но достаточно миролюбивых по тону и содержанию ответах Сталина на вопросы безликой «группы редакторов» не названных «американских газет», опубликованных всеми советскими газетами 2 апреля 1952 г.:

«— Является ли третья мировая война более близкой в настоящее время, чем два или три года назад?

— Нет, не является.

— Принесла ли бы пользу встреча глав великих держав?

— Возможно, что принесла бы пользу.

— Считаете ли вы настоящий момент подходящим для объединения Германии?

— Да, считаю.

— На какой основе возможно сосуществование капитализма и коммунизма?

— Мирное сосуществование капитализма и коммунизма вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств»^[14].

Столь же неоспоримое выражение обрел мягкий курс и на прошедшем в апреле в Москве Международном экономическом совещании. Впервые для такого рода форума, организованного СССР, участников не подбирали по их политическим взглядам, им не предлагали одобрять ни устно, ни письменно какую-либо декларацию или заявление откровенно идеологического характера. Подобный подход практически сразу же привел к заметным сдвигам во внешней торговле Советского Союза, к ее ощутимому оживлению за счет установления новых, равноправных и взаимовыгодных связей с отдельными компаниями и фирмами уже не только на межгосударственном, но и на чисто деловом уровне.

В еще большей степени смягчение внешнеполитического курса вскоре продемонстрировали советские средства массовой информации. По требованию узкого руководства им пришлось буквально на ходу существенно изменять характер материалов, сообщавших о положении за рубежом. Новые принципы подачи их сформулировали «Указания редактора "Правды" корреспондентам "Правды" в капиталистических странах». Документ этот подготовил П.Н. Поспелов практически сразу же после назначения заместителем главного редактора центрального органа ЦК ВКП(б), а утвердило его 9 июля ПБ, сделав тем самым директивным для всех без исключения газет и журналов.

«Многие корреспонденции, — отмечалось в "Указаниях", — носят поверхностный характер, написаны в крикливо-агитационном стиле, бедны фактическими данными об экономическом и политическом положении страны и ее внешней политике. При этом корреспонденты допускают зачастую грубые и оскорбительные выпады в отношении правительства и официальных лиц страны пребывания. …Корреспонденции нередко носят такой характер, что у общественности страны пребывания создается неправильное представление о внешней политике Советского Союза и, в частности, о советской политике в отношении данной страны».

Такая откровенно негативная оценка характера материалов о жизни в странах Запада, долгое время насаждавшаяся Сусловым и выражавшая дух «холодной войны», отныне решительно отвергалась. В «Указаниях» от журналистов-международников требовалось «не допускать выражения, которые могли бы быть истолкованы как подстрекательство и выступление против правительства, оскорбление национального достоинства или как вмешательство во внутренние дела… не допускать оскорбительных выпадов по адресу членов правительства, общественных и политических деятелей». Кроме того, документ прямо запрещал советским журналистам «принимать участие в различных собраниях, митингах, демонстрациях и других мероприятиях, носящих антиправительственный характер»^[15].

На этом обеспечение перехода к столь необходимой Советскому Союзу разрядке не ограничилось. Проявилось оно и в радикальных кадровых перестановках в МИДе. Я.А. Малика отозвали из Нью-Йорка, а Г.М. Пушкина из Берлина, утвердили их заместителями министра иностранных дел. В.А. Зорин, один из руководителей Комитета информации, получил должность постоянного представителя СССР в ООН, А.А. Громыко — посла в Великобритании. А.С. Панюшкина отозвали из Вашингтона и направили послом в Пекин, а Г.Н. Зарубина перевели, оставив в прежнем ранге, из Лондона в Вашингтон^[16]. Такая сложная рокировка, как уже не раз подтверждалось практикой, могла означать лишь одно — грядущую в самом близком будущем отставку А.Я. Вышинского, оказавшегося чересчур одиозным, слишком уж воплощавшим отвергаемый ныне дух «холодной войны».

Тем временем на вершине власти начало происходить то, что иначе, нежели как серьезной очередной атакой на Берия, назвать нельзя. «Мингрельское дело» вдруг возобновилось, но уже не как узконациональное, а общереспубликанское, и превратилось в «грузинское». Ну а сделать это, как показали последующие события, не мог никто, кроме Маленкова.

27 марта по инициативе М.Ф. Шкирятова, возглавлявшего КПК, и Н.М. Пегова, нового заведующего напрямую подчиненного Маленкову Отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов, ПБ рассмотрело и утвердило постановление «Положение дел в Компартии Грузии». В нем указывалось: «Дело с исправлением ошибок и недостатков в работе ЦК КП(б) Грузии идет медленно, со скрипом, неудовлетворительно, и в партийных организациях и среди беспартийных людей Грузии имеет место недовольство медлительностью в действиях ЦК КП(б) Грузии по борьбе за ликвидацию последствий вражеской деятельности группы Барамия… В ходе следствия выяснилось, что… группа… намеревалась захватить власть в Компартии Грузии и подготовить ликвидацию Советской власти в Грузии».

Следовательно, из трех возможных обвинений, содержавшихся в постановлении по «мингрельскому делу», — коррупция, захват власти, сотрудничество со спецслужбами США — было избрано, и видимо далеко не случайно, а с дальним прицелом, второе. И на его основании тем же постановлением от 27 марта К.Н. Чарквиани, первый секретарь ЦК КП(б) Грузии был снят, а на его место рекомендован А.И. Мгеладзе, первый секретарь Кутаисского обкома. Формальную смену руководства предлагалось провести в апреле на пленуме ЦК, на который представителем ПБ направлялся Берия^[17]. Именно ему предстояло заклеймить как врага того самого Чарквиани, который работал третьим секретарем тогда, когда республиканскую парторганизацию возглавлял Лаврентий Павлович, и им же был рекомендован на пост первого секретаря в конце августа 1938 г., что в то время нашло полное понимание и поддержку ПБ.

«Грузинское дело» должно было, без сомнения, ударить не только по Берия, но и косвенно — по Сталину, разумеется, морально, так как тот всегда внимательно следил за положением дел на родине. Подобное предположение подтверждается событием беспрецедентным, немыслимым раньше. 29 апреля, почти сразу же после окончания пленума в Тбилиси, исключили из партии (акция Шкирятова) и сняли с занимаемой должности (акция Игнатьева) Н.С. Власика, с 1927 г. бессменно находившегося при Сталине, с 1930 года возглавлявшего его личную охрану, а с конца 1938 г. еще и охрану всех высших должностных лиц партии и государства. Власика обвинили в крупной растрате, выглядевшей вместе с тем и финансовой аферой.