История Англии от Чосера до королевы Виктории

На перемены в жизни фермера жаловались еще в период Ватерлоо, но и 30 лет спустя эти перемены еще вызывали недовольство, как показывают эти стихи, написанные в 1843 году.

Прежде:

Теперь:

Более скромное сельское население также не было лишено счастья и известного благосостояния, меняющегося в зависимости от места, времени и обстоятельств. Жизнь деревенских детей, свободно играющих в зарослях живых изгородей, в степях и чащах, была здоровой и приятной, как рассказывали Бьюик, Вордсворт и Коббет на основании своих детских впечатлений предшествующий период, а Хоуит – в новом столетии. Рассказы Уильяма Хоуита, Джорджа Барроу и других писателей, которые общались с простым народом на проселочных дорогах, полях и в хижинах в двадцатых и тридцатых годах, создают впечатление, что здоровую и счастливую жизнь там можно было наблюдать так же часто, как и тяжкие лишения. Деревенские спортивные состязания и каждодневное соприкосновение с природой, а также еженощное соприкосновение с ней во время тайной ловли зайцев и кроликов на огороженных полях – как все эти обстоятельства должны расцениваться при определении «положения сельской бедноты»? И каким образом должно быть обобщено большое разнообразие условий жизни в различных графствах и районах, в различных поместьях и фермах?

Еще в 1771 году Артур Юнг сожалел о том, что с улучшением дорожных удобств возросло стремление деревенских юношей и девушек посетить Лондон. Но теперь и другие города также принимали тысячи пришельцев из всех частей сельской Англии. Это было особенно заметно на севере, в районе шахт, фабрик и бумагопрядилен. Действительно, перепись показывает, что за период 1801 – 1831 годов в некоторых отдаленных приходах севера население уменьшалось с каждым десятилетием. Однако это еще не стало обычным для средней английской деревни, и в первые тридцать лет XIX века еще не было заметно снижения числа постоянных обитателей сельских приходов; тем не менее приход уже посылал многих своих юношей в колонии, или в Соединенные Штаты, или в промышленные и торговые центры самой Англии.

Постоянный рост населения сделал действительно невозможным обеспечение работой каждого жителя английской деревни. Земледелие уже поглотило всех рабочих, которые ему требовались, а многие традиционные виды сельских занятий исчезали. Крупнейшие отрасли национальной промышленности, такие, как, например, суконная, вновь перемещались в города из сельских районов, в которых развивались во времена позднего средневековья и Тюдоров. В подавляющей массе деревень земледелие становилось единственным родом занятия населения; последнее переставало вырабатывать товары для общего рынка и, кроме того, производило меньше товаров для себя.

С улучшением дорог и средств сообщения сперва леди из поместья, затем жены фермеров и, наконец, жены коттеров научились покупать в городе многие предметы, которые раньше обычно производились в деревне или в поместье. И в «деревенской лавке» теперь часто продавались городские и даже заморские товары. Деревня, сама производившая дли себя одежду и пищу, все больше и больше уходила в прошлое. Один за другим исчезали ремесленник-шорник, мастер земледельческих орудий, портной, мельник, мебельщик, ткач, иногда даже плотник и строитель – пока, наконец, в конце царствования Виктории деревенский кузнец не остался в некоторых местах единственным ремесленником, да и ему пришлось, кроме выполнения все более редких заказов по ковке лошадей, заниматься починкой проколотых велосипедных шин туристов! Уменьшение количества мелких предприятий и ремесленных мастерских сделало сельскую жизнь более скучной и приносило все меньше духовного и творческого удовлетворения жителям деревень, сужало их интересы, превратило эту жизнь из главного потока всей национальной жизни в ее тихую, поросшую тиной заводь. Жизнеспособность деревни медленно падала, так как город сотнями путей высасывал ее кровь и мозг. Этот длительный процесс уже начался в период между Ватерлоо и биллем о реформе.

Но английская деревня в первую половину XIX века еще была в состоянии поставлять прекрасных колонистов в новые земли за океаном. Люди, привыкшие к лишениям и долгим часам работы на воздухе, были готовы взяться за рубку леса, заниматься земледелием или грубым ремеслом. Женщины были достаточно выносливы и трудолюбивы, чтобы рожать и воспитывать большие семьи.

Вся обстановка послевоенной Англии помогала великому движению колонизации. Перенаселение, экономические и социальные беспорядки, негодование, вызываемое в сердцах умных и свободолюбивых людей господством сквайра и фермера, – все это были факторы, способствовавшие созданию второй Британской империи, заселению Канады, Австралии и Новой Зеландии мужчинами и женщинами, говорящими на английском языке, воспитанными на английских традициях. «В Канаде, – писал один иммигрант, – мы можем жить свободной жизнью и не бояться говорить о своих правах». «Здесь нет лесничих, и у нас больше прав», – писал другой. Шотландцы, как горцы, так и жители долин, открыли пути в Канаду. Там вырубались леса, поднимались бревенчатые хижины и обширные дикие просторы стали превращаться в возделываемые поля и заселялись людьми. В Австралии в первые десятилетия XIX века капиталистические «скваттеры» развели в больших количествах рогатый скот, построили овечьи фермы и создали для отважных душ заманчивое поле деятельности. Поселения Новой Зеландии появились немного позднее, главным образом между 1837 и 1850 годами. Британец ганноверской и ранневикторианской эпохи оставался сельским жителем или отошел от него только на один шаг: он еще не стал настоящим горожанином, неспособным возвратиться обратно на землю или избрать более чем одну профессию. Он еще мог привыкнуть к лишениям, которые были сопряжены с жизнью пионеров, и к разнообразию нужд и случайностей этой жизни. Поэтому-то Британское содружество наций и было основано именно в этот период.

В то время когда многие английские сельские жители пересекали океан, другие устремлялись в промышленные районы самой Англии. В течение Наполеоновских войн это перемещение на самом острове было особенно заметно. Век «угля и железа» действительно наступил. Началась новая жизнь, и обстоятельства, при которых она началась, вызвали и новые тревоги.

Иммигранты в горнорудные и промышленные районы, недавно покинувшие старый сельский мир, весьма консервативный по своей социальной структуре и моральной атмосфере, рассматривались как его отбросы, представляли собой презираемую массу, которая легко возбуждалась, становясь опасным горючим материалом. Очень часто их пища, одежда и заработок были здесь лучше, чем на покинутых ими фермах или в тех деревнях, откуда они пришли. У них было здесь больше независимости, чем у сельскохозяйственных рабочих, заработок которых дополнялся пособием по бедности. Однако поступавшие на фабрики теряли при этом не меньше, чем выигрывали. Красота полей, лесов и живых изгородей, древние, как мир, обычаи сельской жизни – деревенская лужайка с ее развлечениями, праздник урожая, праздник десятины, обряды Майского дня, спортивные развлечения – всего этого уже не было на руднике или фабрике или в стандартных кирпичных жилищах, которые воздвигались, чтобы приютить рабочих. Правда, в отношении бытовых условий старые сельские домишки, откуда они пришли, были часто худшим местом для жилья, хотя и живописным, но губительным и нездоровым. Однако нельзя было не чувствовать некоторой симпатии к шаткому окну, обрамленному цветущей жимолостью, или к протекающей крыше, на которой зеленым ковром разросся мох и гнездились голуби!