Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века

Насилие и кощунства властей не поколебали настроений верующих, что стало очевидным сразу после объявления нэпа. В пасхальное воскресенье 1921 года в Петрограде «был грандиозный крестный ход по городу. Религиозная процессия обратилась в политическую демонстрацию. Было несколько инцидентов с несниманием шапок. С некоторых шапки были сбиты», — записал Г. А. Князев. Церковь стала прибежищем для разных людей, в том числе для самых бесправных в новом обществе. Священник Анатолий Краснов-Левитин вспоминал о нищих у петроградских храмов 20-х годов: «Среди просящих милостыню было особенно много бывших полковых священников... Особенно колоритны были флотские иеромонахи: в клобуках, но в коротких рясах, они просили энергично, требовательно, без всякого заискивания... Среди нищих можно было увидеть пожилых дам... опрятно, но бедно одетых. Самое тяжелое впечатление производили бывшие офицеры, раненые, контуженные, в кителях со споротыми погонами, они протягивали руку с мучительным стыдом, с искаженным выражением на лице». Пожилая, оставшаяся в одиночестве аристократка Евгения Александровна Свиньина в голодные времена спасалась, прислуживая в часовне при домике Петра Великого. «Слава, слава Богу — да будет благословенно имя Его! Говорю это здесь, в историческом домике Петра Великого, под шепот молитвы меня окружающих и под чтение Акафиста Спасителю, под сенью которого я нашла хлеб насущный и уже третий год существую благодаря Святым рукам Его, протянувшего мне Свою помощь и милосердно не отвратившего от нас лица Своего», — писала она родным в 1922 году.

В тяжелые для России времена люди всегда обращались к церкви, в ней видели оплот и залог спасения народа; и после революции ученые, бывшие общественные деятели, военные связывали свои судьбы с церковью. Известный экономист, профессор Московского университета, в будущем религиозный философ и теолог С. Н. Булгаков стал священником в 1918 году; казненный в Петрограде по приговору процесса «церковников» архимандрит Сергий, в прошлом профессор Военно-юридической академии и член Государственной Думы, был рукоположен в священники в 1920 году. На суде его спрашивали: «Чем вы объясните такое повальное вхождение и надевание ряс со стороны сенаторов, профессоров, студентов, инженеров, адвокатов и так далее?» В отчете ГПУ за 1923 год сообщалось, что за год было обнаружено «в церкви состоящими в поповских должностях более 1000 человек бывших кадровых офицеров, б. полицейских и членов Союза Русского Народа», то есть только в 1923 году было арестовано и репрессировано более тысячи священников, пришедших в церковь во времена гонений; такие люди будут из года в год пополнять список новомучеников. В церковь шла молодежь, «юноши и девушки, читающие, ищущие, спорящие о церковных течениях, впоследствии погибшие почти все в лагерях», — писал Краснов-Левитин. Примечательна его личная история — он рос в нерелигиозной семье, но с детства чувствовал потребность в вере и в восемь лет самостоятельно пришел в церковь. «Когда меня спрашивают, как я представляю идеальную общину, я вспоминаю Питер 20-х годов», — писал он. Большую часть петроградской общины тогда, как и полвека спустя, составляли женщины. В 60 —70-х годах на службах в церквях были почти одни женщины, казавшиеся молодежи «пережитками» чуть ли не дореволюционного прошлого, но по возрасту они могли быть дочерями прихожанок начала 20-х годов.

Вожди большевиков нашли повод для расправы с церковью в трагедии голодавшего Поволжья. В марте 1922 года Троцкий счел, что «кампания по поводу голода для этого крайне выгодна», а Ленин направил в Политбюро письмо: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... Взять в свои руки этот фонд в несколько миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало... Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Сколько выгод сразу: пополнить казну, и пустить кровь, и запугать людей так, чтобы пикнуть не смели, — от замыслов полупарализованного вождя так и разило адской серой!

Церковь пришла на помощь голодающим еще в августе 1921 года, организовав комитеты по сбору средств; тогда же патриарх Тихон обратился с воззванием к народам мира: «Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода!» По древней традиции в пору бедствий церковь жертвовала для спасения народа свое достояние (оно так и называлось — «нищее богатство») — жертвовать можно было все, за исключением святынь и священных предметов богослужения. Патриарх Тихон в послании 19 февраля 1922 года разрешал отдать для голодающих все, кроме «священных предметов». Это было по-божески, по-людски, но не по-большевистски. Поэтому через неделю ВЦИК издал декрет об изъятии всех без исключения церковных ценностей. Решение об изъятии вместо пожертвования было рассчитанной провокацией, на которую патриарх ответил новым посланием: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов». Этого власть и ждала: теперь можно было начать расправу с попами, не желавшими отдать все.

Но в Петрограде ее замысел едва не сорвался: большая часть духовенства во главе с митрополитом Вениамином считала, что следует пожертвовать все церковные ценности. Такие люди, как петроградский митрополит Вениамин, — кроткие, твердые, неутомимые подвижники — были опорой церкви во все времена. На суде его спросят: «В чем вы понимаете христианство?», и он ответит: «В деятельности. В жизни». Вениамин стал петроградским митрополитом весной 1917 года; он был первым избранным, а не назначенным высшими церковными властями иерархом. Во время суда над ним один из свидетелей, священник Александр Боярский говорил: «Я в Петрограде с 1908 года и с тех пор знаю Вениамина... Несомненно, что митрополит был... любимцем, так сказать, простонародных масс, главным образом рабочих кварталов». В начале марта 1922 года, когда вожди прикидывали, сколько выручат за награбленное, митрополит Вениамин сообщил в петроградский Помгол о готовности пожертвовать все без исключения церковные ценности, но поставил несколько условий: «Церковь должна иметь уверенность: 1) что все другие средства и способы помощи... исчерпаны; 2) что пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим и 3) что на пожертвование их будет дано благословление Высшей Церковной Власти. Только при этих главнейших условиях... сокровища, согласно святоотеческим указаниям и примерам древних архипастырей, будут обращены, при моем непосредственном участии, в слитки. Только в виде последних они и могут быть переданы в качестве жертвы». Так, твердо и искренне, церковь заявила о готовности к жертве. На заседании Помгола Вениамин сказал: «Я сам во главе молящихся сниму ризы с Казанской Божьей Матери, сладкими слезами оплачу их и отдам». Петроградская комиссия согласилась на его условия, но это «соглашательство» вызвало ярость в Кремле: попы хотят быть уверены, что богатства пойдут на помощь голодающим! Вождей мало занимала судьба Поволжья, им требовались деньги для мировой революции. Ленину, лепетавшему о «миллионах, а может, и миллиардах золотых рублей», вторил Троцкий, подсчитавший, что можно рассчитывать на 525 тысяч пудов серебра (тут он сильно преувеличил). Церковные ценности надлежало переправить в Америку, уже была договоренность об их реализации, а до той поры «предметы культа» поступали в специальный отдел Нар-компроса, который возглавила жена Троцкого Н. И. Седова. Москва приказала убрать «соглашателей» из петроградского Помгола, а газета «Известия» опубликовала «Список врагов народа», который открывался именем патриарха Тихона, в нем был и петроградский митрополит. В середине марта в петроградских церквях началось изъятие ценностей. Вениамин наставлял духовенство, как себя вести в таком случае: «Св. сосуды и освященные предметы священник по церковным канонам и распоряжению Церковной власти не может отдать посетителям. Если же они будут настойчиво требовать, то он должен заявить: берите сами».