История Украины. Научно-популярные очерки

2. Государство Рюриковичей

История первого восточнославянского государства, управляемого княжеской династией Рюриковичей, продолжает оставаться актуальной темой исследований. Среди работ, вышедших в последнее время, книги А. П. Толочко и П. П. Толочко «Київська Русь» (1998), Н. Ф. Котляра «Галицько-Волинська Русь» (1998), из серии «Україна крізь віки»; третий том «Давньої історії України» (2000) и многие другие. То же можно констатировать и в отношении разработок российских историков. Но если ранее основной акцент делался на доказательстве того, что общество Восточной Европы и в средневековые времена ни в чем не отличалось от общества Европы Западной, то сейчас эта проблематика все чаще используется для утверждения исключительного права того или иного современного народа на тысячелетнее наследие.

«Киевская Русь», «Древняя Русь», «Русь-Украина» — это кабинетные термины — синонимы. Современники называли это государство иначе — «Русская земля», «Русь». Первое из упомянутых названий появилось на основании разработок средневековых московских книжников и исследователей более позднего времени, которые доказывали генетическую непрерывность правящего в Москве княжеского рода. С обоснованием этой теории возникли и термины «Киевская Русь», «Владимирская Русь», «Московская Русь» — по названиям центров концентрации государственных функций. В последнее время с российской стороны делаются попытки снова скорректировать исторические процессы: город Ладогу на восточнославянском Севере провозглашают первой столицей Руси; с этого центра позже миссия переходит к Новгороду Великому и лишь затем — к Киеву. Но на пути такой трактовки возникает летописная «преграда»: в 882 г. Олег, завоевав Киев, назвал его «матерью городов русских». Если принимать «ладожскую» гипотезу, то о Киеве следует говорить не как о «матери», а как о «внучке».

Кроме приведенного летописного сообщения, многочисленные упоминания в разных списках локализируют Русь именно на юге восточнославянского государства. Это относится не только к сводам южнорусского происхождения, но и к новгородским, где Приладожье и вообще вся Новгородчина всегда именуется «вься Новгородская область». Такая же стабильность в терминологии прослеживается в отношении к названию «Русь» в ее среднеднепровском географическом определении: сюда с Новгорода Великого приходят епископы, князья и посадники для решения своих военных проблем и вопросов, утверждения власти, координации действий. Подтверждением этому могут быть следующие летописные известия. В 1132 г.: «Въсе же лето ходи Всеволодъ в Русь Переяславлю (т. е. из Новгорода Великого к Переяславлю Русскому — сейчас Переяслав-Хмельницкий. — Авт.)»; в 1136 г.: «Въ то же лето, на зиму, иде въ Русь архиепископъ Нифонтъ съ лучыними мужи и заста кыяны съ церниговьци (т. е. черниговчанами. — Авт.) стояце противу собе, и множество вой»; в 1142 г.: «Епископъ и купце и слы (т. е. послы) новгородьскыя не пущаху из Руси (т. е. Киева. — Авт.)»; в 1149 г.: «Иде архиепископ новгородскыи Нифонтъ въ Русь» и многочисленные другие случаи [6].

Как ядро государства рассматривает Среднее Поднепровье и византийский император Константин Багрянородный, который в X в. обозначал северные районы восточнославянского мира как «Внешнюю Русь», откуда корабли идут в центр, т. е. на среднеднепровский юг: «…приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда (т. е. Новгорода Великого. — Авт.), в котором сидел Сфендослав (т. е. Святослав. — Авт.), сын Ингора (т. е. Игоря. — Авт.), архонта Росии, а другие из крепости Милиниски (т. е. Смоленска. — Авт.), из Телиуцы (т. е. Любека. — Авт.), Чернигоги (т. е. Чернигова. — Авт.) и из Вусеграда (т. е. Вышгорода. — Авт.). Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава (т. е. Киева. — Авт.)…» [7].

Упомянутый император описал и маршрут знаменитого пути «из варяг в греки» — основной торговой артерии Восточной Европы, которая связывала балтийский и черноморский регионы. В связи с более развитым югом и поставляемыми на север разнообразными товарами, было бы более правильным эту магистраль именовать «из грек в варяги».

Кстати, более поздние названия «Малая» и «Великая» Русь непосредственно относятся к вышерассмотренной ситуации территориального определения разных частей восточнославянского мира. Ведь термины «Maior» и «Minor» в средневековых источниках использовались не для обозначения размеров или площадей (большой-маленький), а для размежевания политико-административных частей того или иного государства. «Малая» — это метрополия, а «Большая» — это территория расселения определенного народа. Такая закономерность прослеживалась в многих случаях на территории средневековой Европы. Только в более позднее время семантика слов изменилась, и термины начали использоваться в противоположном значении.

Об относительной второстепенности центров Северной Руси на этапе становления государства в конце I тыс. н. э. свидетельствуют первые договора с византийскими императорами. Так, в договоре 907 г. Олег требует дани: «…первое на Кієвъ, также и на Черниговъ, и на Переяславъ, и на Полтескъ, и на Ро-стовъ, и на Любечь, и на прочая городы. По темъ бо городамъ седяху князя под Олегом суще». А в договоре 945 г. уже князь Игорь требует материального содержания в столице Византийской империи — городе Константинополе — для своих послов и купцов, которые приходят: «…первое от града Киева, и пакы ис Чернигова, и ис Переяславля, и прочие городы» [8]. Так сообщают нам древнерусские летописи.

Как видим, ни Ладоги, ни Новгорода Великого, ни Пскова, ни Изборска, ни Белоозера — основных центров Северной Руси — в упомянутых документах нет. Они, вероятно, относились тогда к «прочим городам», т. е. менее важным, с точки зрения киевских князей X в., населенным пунктам.

Объяснение вышеприведенным историческим фактам о значении восточноевропейских регионов в формировании первого восточнославянского государства было сделано ученым, которого ни в коей мере нельзя причислить к «украинским буржуазным националистам» (согласно партийной идеологии советских времен):

«Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, что восточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой и плодородной лесостепной полосе Среднего Поднепровья. Здесь, за тысячу лет до Киевской Руси было известно земледелие. Темп исторического развития здесь, на юге, был значительно более быстрым, чем на далеком лесном болотистом севере с его тощими песчаными почвами. На юге, на месте будущего ядра Киевской Руси, за тысячу лет до основания Киева сложились „царства” земледельцев-борисфенитов, в которых следует видеть праславян; в „трояновы века” (II–IV века нашей эры) здесь возродилось экспортное земледелие, приведшее к очень высокому уровню социального развития. Смоленский, полоцкий, новгородский, ростовский север такого богатого наследства не получил и развивался несравненно медленнее. Даже в XII веке, когда юг и север во многом уже уравнялись, лесные соседи южан все еще вызывали у них иронические характеристики „зверинського” образа жизни северных местных племен.

При анализе неясных, порою противоречивых исторических источников историк обязан исходить из аксиомы неравномерности исторического развития, которая в нашем случае проявляется четко и контрастно. М ы обязаны отнестись с большой подозрительностью и недоверием к тем источникам, которые будут преподносить нам Север как место зарождения русской государственности, и должны будем выяснить причины такой явной тенденциозности» [9].

Формирование государственной территории

С процессом становления Киевской Руси тесно связано формирование ее территориального пространства. Известно, что помимо «Русской земли» в ее узком значении (средненоднепровский регион) и дулебско-волынянского (бассейн Западного Буга), в последней четверти I тыс. н. э. сформировались и другие очаги: северная «Внешняя Русь» (по определению византийского императора Константина Багрянородного) — в районе Волхова, полоцкий — в районе рек Полота и Западная Двина, смоленский — на Верхнем Днепре и северо-восточный — на Верхней Волге.