История Швейцарии

При всей остроте полемики это были тонкие дискурсы. В ходе конкуренции между южногерманскими и швейцарскими ландскнехтами, поступавшими в иностранные войска, в средствах особенно не стеснялись. В ругательстве «коровьи швейцарцы» содержался намек на развратные действия жителей гор с их домашними животными. Звучание коровьих колокольчиков, столь буколическое в иных случаях, регулярно оповещало о кровавых столкновениях между южногерманскими и швейцарскими наемниками. Позорная содомия опять же была знаком животной грубости в горном мире без разума и контроля над инстинктами. Однако те, кого клеймили, последовательно поворачивали эти негативные клише против клеймивших. В хвалебных банальностях о благочестивых крестьянах и пастухах Конфедерация представлялась идеальным общественным устройством, из которого дворянство выпадает из-за своего высокомерия и своевольности, иными словами, из-за неисполнения возложенного на него назначения. Теперь этим сообществом управляют только граждане городов и крестьяне сельских областей. Поэтому честь подобает не выродившейся аристократии по рождению, но подлинному дворянству по заслугам и добродетелям, которое правит в Швейцарии. Именно такая честь и лежит в основе единства Швейцарии. Так упрек в том, что в результате нарушения вечных законов те, чье место внизу, оказались вверху, превратился в свою противоположность. В этой идейной рамке истории о Телле и Рютли благодаря печати с высокими тиражами получили широкую известность и полностью проявили свое воздействие. Резкое расхождение картины благочестивых, солидарных селян, одновременно глубоко прочувствованной и пропагандистски инструментализированной, и социально-политической реальности ввиду прогрессировавших процессов формирования олигархии в городе и на селе поначалу не уменьшало силы воздействия этих лозунгов. «Стать швейцарцем» означало для крестьян и поденщиков вне Конфедерации представить себе свободную от налогов и сборов страну с молочными реками и кисельными берегами, где царит полная автономия общины. В последующие десятилетия те из них, кто временно или надолго оказывались под властью кантонов, смогли накопить отрезвляющий опыт. Они очень быстро констатировали, что швейцарцы на вновь обретенных территориях не только не отменяли права прежних господ, но и требовали причитающихся выплат по меньшей мере так же строго, как и феодальная знать, которую клеймили ее бывшие подданные.

Удаленность от цивилизации — фигура мышления, применявшаяся гуманистами в уничижительном контексте, — допускала, однако, и положительные заключения. Для Макиавелли эта обособленность стала даже главным аргументом в пользу образцовости швейцарской военной организации и социального строя. Безусловная преданность государству, презирающий смерть патриотизм, успешно действующая милиция, республики, свободные от клиентелы, и религиозность, идущая на пользу политике, ибо государственные преступления клеймились как богохульство, свидетельствовали в его глазах об эффективном отмежевании от пагубного упадничества, присущего индивидуалистическому гедонизму. Это упадничество, широко процветавшее в Италии, должно было иметь следствием отмирание государства и вызвать тем самым возвращение к жестокому деструктивному состоянию непрерывной войны всех против всех. Хвалебная песнь Макиавелли крестьянам-воинам, не зараженным никакой высокой культурой в своей благотворной изоляции благодаря окружающим горным хребтам, должна была в конечном счете доказать актуальность древнеримских государственных и военных правил для современности, идущей по ложному пути. Но со своей апологией Швейцарии, проведенной с позиции критики цивилизации, флорентийский оригинал встретил неприятие со стороны своих земляков. Импозантный облик Швейцарии, созданный гуманистически образованными элитами Италии, оказался одновременно ужасающим и предостерегающим. Дикое сообщество охотников за добычей в опасных для жизни горах, побуждаемое неукротимой боевой яростью, решилось в военные времена с пользой выступить против врагов, учитывая жесткие правила предосторожности. Но как простой народ любой страны должен удерживаться своей властью на коротком поводке, так и швейцарцы — сообществом цивилизованных народов. Нация, продававшая своих воинов, per definitionem [16] не могла иметь чести. Сами швейцарские наемники смотрели на это дело по-другому. Жалованье было для них не только средством к жизни, но и свидетельством репутации. Тот, кто им платил слишком поздно или даже вовсе не делал этого, затрагивал их честь, и ему приходилось, подобно Лодовико Сфорца, отвечать за последствия.

6. Реформация и ее последствия (1520–1560)

Начатый Ульрихом Цвингли (1484–1531) переворот теологических и церковных отношений в Цюрихе подверг Конфедерацию тяжелейшему из мыслимых испытаний. Мог ли союз, провозглашенный как клятвенное сообщество на основе совместных ценностей, продолжать существовать с двумя системами вероучения, представлявшими друг друга в самом черном свете?

Цвингли, получивший гуманистическое образование и принадлежавший в Базеле к кругу Эразма Роттердамского, избрал поприще священника. Став в качестве полевого священника гларусцев свидетелем бойни при Мариньяно, он превратился в страстного критика наемничества. Наемная служба, утверждал Цвингли в письме жителям кантона Швиц в 1522 г., изнутри разъедает Швейцарию роскошью, притекающей в страну. Она разрушает простые нравы, непритязательность и товарищескую солидарность. Но в результате этого Конфедерация лишается своей божественной защиты, обеспечившей ей беспрерывный ряд военных побед над могущественными противниками. Только возвращение к неотчуждаемым ценностям безупречной морали и братской сплоченности гарантирует, по мнению Цвингли, дальнейшее существование союза — и существование с Богом. Уже вскоре полемике суждено было обостриться: только реформатская Швейцария еще могла теперь соответствовать идеалу и тем самым быть нацией.

Приглашенный в 1519 г. в качестве священника в цюрихский кафедральный собор Гроссмюнстер, харизматичный проповедник Цвингли оказался в городской среде. Существенно продвинувшееся вперед подчинение церкви коммунальному надзору сочеталось здесь с распространившимся недовольством оставшимися у нее привилегиями, преобладавшими формами благочестия и стилем жизни священнослужителей. На этом фоне Цвингли в последующие годы все более резко критиковал положение дел в церкви, что вылилось, начиная с 1522–1523 гг., в ее планомерное преобразование. Оно происходило в тесном сотрудничестве с Советом. При этом реформатору Цвингли приходилось как требовать, так и призывать к осмотрительности в кризисные моменты. В качестве реформатора он выступал в связи с вопросом об иконах, которые в городе на Лиммате надлежало не осквернять в результате стихийных акций масс, а выводить из употребления действиями власти. Подобным же образом Цвингли выступал и в спорах о налогах и сборах, имевших большую политическую важность. На его взгляд, цюрихская провинция должна была и после внутрицерковных преобразований продолжать уплату десятины. Цвингли считал, что этот налог, первоначально служивший церковным задачам, но уже с давних пор используемый не по назначению, закреплен, несмотря на все злоупотребления, в положительном праве и тем самым является частью установленного порядка. Поэтому стихийный отказ в уплате десятины на селе незаконен. Вместе с тем на власть возлагается обязанность снова привести сбор к его общеполезному назначению. Хотя основные требования крестьян и остались неучтенными, в 1525 году, году Крестьянской войны [17], на цюрихской территории удалось, в значительной степени обойдясь без насилия, уладить конфликты, в непосредственном соседстве вздымавшие высокие волны. Помимо того Цвингли вывел из своего понимания божественного, естественного и человеческого права требование, чтобы государство и политика настолько приблизились к заповедям Божьим, насколько это дано человеку. Такое приближение предполагалось в длительном процессе христианизации всех сфер жизни. Но следить за чистотой нового Иерусалима на Лиммате должен был глава церкви, то есть сам Цвингли, сравнивший эту роль с миссией стража, которую осуществляли библейские пророки, напоминающие и предостерегающие, в случае необходимости и вопреки сильным мира сего.