Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

А на завтра — готова частушка:

И действительно, от агитбригадных «комплиментов» уйти было невозможно.

В агитбригаде появляются подлинные актерские дарования. Вот Леля Фураева, бывшая проститутка: маленькая, большеротая, некрасивая, но бесконечно обаятельная. Как прищурится она, запевая:

— так публика даже гудит от удовольствия. Методы повенецкой бригады распространились по трассе, ведя за собой все остальные агитбригады Белбалтлага. Самодеятельный репертуар растет. Возникает эпос, лирика. Тридцатипятник Лаврушин пишет «Письмо к матери»:

Беломорские поэты — Терентьев, Кремков, Карелин, Карюкин, Крошкин, Смиренский, Дмитриев, Дорофеев и другие — не устают снабжать все агитбригады действенным, «бьющим в точку» материалом.

Сергей Кремков обращается к 4-му вселагерному слету:

Повенецкая бригада превращается в подлинный отряд «скорой товарищеской помощи».

Этот отряд бросают туда, где неблагополучно, где работа хромает.

Агитбригада устраивает организованные разводы, выход на работу с музыкой.

Выходят лагерники из бараков на зимней заре. Не все еще проснулись как следует, еще бы часок поспать. Трасса лежит в утренних огнях. И вдруг песня рядом, близко. Песня встречает их на пороге и идет с ними нога в ногу.

А не то и в самый барак проникает песня и будит спящих.

Частушки пели под музыку

В Сороке агитбригада выступает на валунах. Суровый мшистый камень становится эстрадой. Но рабочие внизу слушают с усмешкой:

— На валунах плясать и петь проворны, а вы вот эти валуны вместе с нами отвалите. Небось, не отвалите!

— А вот навалимся и отвалим, — отвечает агитбригада.

И, спустившись с валунов, помогает рабочим —

Однажды на первом из участков вышла нехватка с обувью. А работать надо было на плывуне.

— Не пойдем, не станем в лаптях работать, — бузят лагерники. — Что в самом деле? — И еще разные слова добавляют.

Агитбригада тут как тут. Башмаки потихоньку скинули, лапти надели и с лопатами на плывун. За четыре часа 200 процентов сделали. Каналоармейцы увидели, что и в лаптях плывун взять можно.

В 6-м отделении агитбригада видит — ударники в плохом бараке живут. Холодно, стены плохо проконопачены и, главное, одеял нет. А в теплой конторе у техперсонала по два одеяла имеется. И вот немедленно по инициативе агитбригады были изъяты все эти дополнительные одеяла, в придачу агитбригада и свои собственные одеяла отдала. Согрела товарищей.

За Тунгудой на север шел Сосновец. Это был сложный узел. Строил его Риентович. Он, по уверениям Хрусталева и других инженеров, много путал. Кроме того он был упрям, не допускал к своей работе никого, пока не увидел, что дело плохо. Ему дали в помощь Полетаева, который помог закончить работу.

Как бы далеко ни был участок от Медвежки, но от тех, кто сидел там в центральном штабе, не ускользал ни один прорыв, как бы он ни назывался — производственным, туфтовым, хвостовым или бытовым.

Командиры канала появляются то там то здесь на различных участках фронта.

Да, северный фронт отстает. Некоторые пункты позорно проваливают работу.

Фирин вызывает Успенского:

— Надо, товарищ Успенский, поехать в Сосновец.

— Слушаю!

— Так вот, к первому марта сдай четвертое отделение своему заместителю Заикину — он справится с доделкой, а сам принимай седьмое отделение.

— Слушаю!

— К первому мая канал должен быть кончен. Я получил приказ из Москвы, нам тянуть не позволят.

— Слушаю!

Успенский умел вызывать в людях подъем настроения. Кроме того, Успенский обладал важным производственным качеством — маневренностью. Он схватывал все быстро и ориентировался быстро. О нем говорили инженеры:

«Нас в Успенском поражает то, что он, не имея технического образования, необыкновенно быстро осваивал все технические вопросы и логика его мышления была такова, что нам, старым инженерам, он указывал иногда на неправильности».

Этим Успенский походил на Рапопорта, больше всех чекистов на канале занимавшегося техникой и разбиравшегося в ней.

Итак, Успенский приехал в Сосновец. Прорыв в Сосновце можно было назвать в известном смысле «гужевым».

В Сосновце падали лошади. Падеж принимал угрожающие размеры.

Лошади падали и на конюшне. Утром конь не встает — и баста. Трогают ногой — окостенел. В стоило ставят другого коняку, пригнанного вчера из другого пункта. Лошадь водворялась на новом месте. Проходит день, другой, и вновь прибывшая лошадь начинает чесаться, сначала легко, потом настойчиво о стены, о кормушку. Лошадь заразилась чесоткой.

Павшие считались сотнями и сотнями — чесоточные. В конюшни страшно было войти.

Конюхи были здесь редкими гостями. Они даже не каждый день засыпали кормушки, редко загребали намерзшие комья навоза, поили лошадей не досыта и спеша уходили под жалобное ржание. В конюхи пролезли врангелевские казаки, которые в лагерях продолжали свою вредительскую работу. На конюшню приезжает дежурный:

— Подавай лошадей, начальник требует.

— Ему?

— Не ему, а на трассу.

— На трассу? — удивился фельдшер. — Да разве они могут на трассе работать? Они в помещении и то дохнут…

Лучшие ударники были на трассе, но и там не все было благополучно.

Десятники не утруждали себя работой. Многие засыпали на трассе у костра. И был даже такой случай, что бригада из одних лодырей, прокурив всю смену, сдала проснувшемуся десятнику участок, который делала другая бригада.

Десятник со сна принял. Записал им перевыполнения. Они с гамом и хохотом ввалились в барак. Еще бы не смеяться — так провели десятника!

Решили по такому поводу выпить. Достали, выпили. Захотели конфет. Нашлись большие любители мармелада.

Окно в ларьке зарешечено слабо. Долго ли просадить? Просадили. К ним примкнули любители побузить, и в бараке до утра гомонился народ: пели, мешали спать другим. Вызвали охрану, которая утихомирила буянов.