Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

Едва ли Савинков ошибся по забывчивости или темнил. Скорее всего, Азеф просто не посвятил своего заместителя в свои со Швейцером планы, игравшие решающую роль; отсюда и заметное равнодушие Азефа к тому, что происходило в Москве и Киеве.

Считается, что еще в 1902 году ЦК ПСР запретил БО заниматься цареубийством – по опыту 1881 года были хорошо известны монархические настроения основной части населения. Едва ли к такому запрету нужно относиться всерьез: с момента создания ЦК его лидерами были Гершуни, Азеф, М.Гоц и Чернов – кроме последнего это и есть руководство БО; как решили – так могли и перерешить. К тому же, во второй половине 1904 года трудно представить себе, чтобы кто-либо в революционном мире мог бы что-либо запретить Азефу.

В 1902 году покушаться на царя действительно боялись, но ведь тогда Гершуни опасался и возможной негативной реакции даже на убийство Сипягина. Покушения же на таких одиозных деятелей, как фон Валь, Оболенский, Богданович и Плеве показали, что никаких оправданий не требуется не только перед «обществом», но и перед «народом». К концу 1904 года и популярность царя пошла вниз – и это прямо было заявлено в сентябрьских донесениях Азефа Ратаеву. Не получив в ответ ничего, кроме понятного беспокойства самого Ратаева, Азеф резонно решил, что молчание – знак согласия; безмолвная санкция Лопухина была, таким образом, получена.

Что же касается технических сложностей, которых обоснованно опасались ввиду беспрецедентных забот о безопасности царя, то в данный момент ключи к успеху оказались у Азефа в руках. И Азеф рискнул.

Осенью 1904 года в БО вступила Татьяна Александровна Леонтьева – дочь якутского вице-губернатора. Ее происхождение, положение семьи и собственное воспитание позволяли ей надеяться стать придворной фрейлиной. Именно на это ее нацелил и Азеф. Уже в порядке пробных подготовительных мероприятий она получила приглашение быть продавщицей цветов на ближайшем придворном балу – в конце декабря 1904 года. Ситуация была сочтена подходящей: браунинг камуфлировался букетом цветов, а Леонтьева могла приблизиться к царю и стрелять в упор.

Мероприятие сорвалось по совершенно внешним обстоятельствам: осаждаемый японцами Порт-Артур пал 20 декабря; по объявлении траура был отменен и бал. Последующие попытки отодвигались на неопределенный срок. Эпизод этот гласности не предавался, и стал известен значительно позже.

Зато другое происшествие, также не имевшее практических политических результатов, взволновало всех. 6 января 1905 года во время праздника Богоявления (Крещения Господня) проводился торжественный обряд водосвятия; был военный парад и салют. Обряд происходил в специально сооруженной беседке на Неве у Зимнего дворца; главным почетным участником был сам Николай II. Батареи, производившие салют, стояли на другом берегу – на Васильевском острове. Одна из пушек оказалась заряженной боевой картечью и выпалила прямой наводкой по беседке. Учитывая отсутствие пристрелки, промах был незначителен, но царь не пострадал. Было пробито знамя, у городового выбит глаз, а двое придворных ранены осколками стекла. Впечатление же было ужасным.

Николай II, по свидетельству присутствовавшего камер-пажа А.И.Верховского (будущий военный министр Временного правительства), самообладания не потерял, но, горько усмехнувшись, сказал: «Моя же батарея меня и расстреливает. Только плохо стреляют» [637].

Официальное расследование пришло к очень уклончивому выводу: «за неимением в деле указаний на какой-либо преступный умысел, происшедший 6 января выстрел с достаточной вероятностью может быть объяснен несоблюдением установленных правил при обращении с орудиями в парке и на салютационной стрельбе» [638].

Суду было предано пятеро офицеров и двое нижних чинов; офицеры осуждены на различные сроки гауптвахты и уволены в отставку; нижние чины сосланы в дисциплинарный батальон. Азеф в ответ на запрос Ратаева заявил, что БО к этому отношения не имеет – а что он еще мог ответить?

После этой стрельбы из пушки по воробьям пришел черед и событиям 9 января 1905 года.

6.4. «Кровавое воскресенье».

Монархия в России рухнула в феврале-марте 1917 года в считанные дни. Ее защитники оказались тогда в ничтожном меньшинстве. Что бы теперь ни писали о последовавших бедствиях и трагической гибели царской семьи, но число людей, реально пытавшихся помочь свергнутому монарху и его ближним, и вовсе измерялось единицами. А ведь взрослые участники событий 1917-1918 годов в огромном большинстве своем были уже во вполне сознательном возрасте в 1905 году. В начале же 1905 года было бесспорным абсолютное преобладание монархических идей в России и отношение большинства народа к царю, как к священному помазаннику Божьему. Столь радикальный идеологический переворот произошел, таким образом, не только в общих настроениях масс, но и в уме и сердце почти каждого россиянина.

Ходынская катастрофа 1896 года отложилась в памяти мрачным предзнаменованием; японская война уронила авторитет государственного руководства, но вера народа в царя пошатнулась в один день – «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года.

Еще 2/15 января 1905 года П.Б.Струве имел полное основание написать: «революционного народа в России еще нет». Это заявление было опубликовано в эмигрантском органе либералов «Освобождение» 7/20 января, а уже через два дня безнадежно устарело.

«В день 9 января, на площади перед дворцом канула в вечность та традиционная идея о „народном“ самодержавии, которая слабыми отблесками еще связывала революционную волю народа. В этот день /.../ – порвалась „цепь великая“ самодержавной традиции, и одним ударом создалась традиция революционная; /.../ крик: „долой самодержавие!“ стал выражением народной воли» – писал в «Искре» 18 января 1905 года лидер меньшевиков Ф.И.Дан (Гурвич). И это отнюдь не было преувеличением – события 9 января произвели ошеломляющее впечатление на современников. Потрясают они и сейчас.

Шествие более чем двух сотен тысяч человек – рабочих и членов их семей – двигалось ко дворцу, чтобы вручить царю свою петицию. Она выражала их чаяния и надежды; не важно, как она была составлена и сформулирована – едва ли это в точности знало и понимало большинство демонстрантов. Они несли иконы, российские знамена и портреты царя. Шествие возглавлялось священником, деятельность которого до последних дней встречала безоговорочную и общеизвестную поддержку властей. И вот этот акт величайшей надежды и величайшей веры в царя вылился в расстрел ни в чем не повинных людей!

По официальному докладу А.А.Лопухина было убито 96 человек (в том числе – околоточный надзиратель; полиция сопровождала шествие для соблюдения порядка, и стрельба оказалась столь же неожиданной для нее, как и для демонстрантов), ранено – 333 (из них 34 вскоре скончалось).

Официальное число жертв было примерно таким же, как при расстреле в Златоусте в марте 1903 года. Неофициальные расследования называли гораздо большие числа – до пяти тысяч убитых и пострадавших; полиция будто бы тайно развозила трупы по окрестностям Петербурга и тайно хоронила; автор этих строк слышал частный рассказ, опровергающий такие завышенные оценки – они, якобы, противоречили официальным ведомостям о незначительном числе израсходованных патронов.

Но дело не в количестве невинно убиенных, а в том, что в этот день расстреляли народную веру в царя. Ведь все произошло не в захолустном Златоусте и не по приказу тупого губернатора, а в столице и даже у стен самого Зимнего дворца.

Трагедия была очевидной, очевидной была и трагическая нелепость происшедшего. Это было ясно всякому, и вечером того же дня, например, известный миллионер С.Т.Морозов – как описывал в дальнейшем М.Горький – так делился своими впечатлениями:

«Царь – болван, – грубо и брюзгливо говорил он. – Он позабыл, что люди, которых с его согласия расстреливали сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях перед его дворцом и пели „Боже, царя храни“... Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать только несколько ласковых слов, – и эти люди снова пропели бы ему „Боже, царя храни“. И даже могли бы разбить куриную башку этого попа об Александровскую колонну».