Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941—1944

Текст резолюции архиерейского совещания был следующий: «Имея возможность свободно высказаться по церковным делам мы, участники первого совещания православных архиереев в Риге, считаем своим долгом сделать во всеуслышание следующее заявление:

«Советская власть подвергла Православную Церковь неслыханному гонению. Ныне на эту власть обрушилась кара Божия. Желая отвратить неотвратимую гибель и угодить своим лицемерным союзникам, большевики притворяются, будто бы изменили воё отношение к Православной Церкви, вернув ей свободу. Но этому обману никто не поверит. Он опровергается явными фактами, За подписью патриаршего местоблюстителя блаженнейшего Сергия, митрополита Московского и Коломенского большевики распространяют нелепое воззвание, призывающее русский народ сопротивляться германским освободителям. Мы знаем, что блаженнейший Сергий, муж великой учёности и ревностной веры, не мог сам составить столь безграмотное и столь бессовестное воззвание. Либо он вовсе его не подписывал, либо подписал под страшными угрозами, желая спасти вверенное ему духовенство от полного истребления. Для нас это воззвание служит ярким доказательством того, что большевики по-прежнему держат Православную Церковь в своих тисках, удушая её и фальсифицируя её голос. Оплакивая участь патриаршего местоблюстителя, мы решительно отмежовываемся от насильно навязанной ему политической установки и молимся Господу о полном и скором освобождении Православной Церкви от проклятого большевистского гнёта»¹¹⁷.

Но подобные декларации уже не имели особого влияния ни среди населения, ни среди рядовых священников.

В течение 1943 года оккупанты изменили свое отношение к Православной Церкви. От политики заигрывания они перешли к политике неприкрытого ограбления и осквернения храмов. Так, в бюллетене полиции безопасности от 5 февраля 1943 года писалось о том, что «Русские церкви, разрушенные при советском режиме или во время военных действий, не должны ни восстанавливаться, ни приводиться в соответствие с их назначением органами немецких вооруженных сил»¹¹⁸.

Заслуживают особого внимания показания священника Ломакина о положении в Новгороде в конце 1943 года: «Чего только не устроили немцы и испанцы в домах Божьих, освященных вековыми молитвами, во что только не превращали наши святыни: казармы, уборные общего пользования, склады овощей, кабаре, в немногих случаях глазные лазареты, наблюдательные пункты, конюшни, гаражи, дзоты, штабы военных частей. Все что угодно — только не дома молитвы! А разбросанная в изобилии по храмам порнографическая литература немцев и испанцев, бесстыжие фотоснимки и беззастенчивые акварели на стенах храмов, исторических памятников и общественных зданий, устройство уборных, вонючих овощехранилищ и конюшен в святых алтарях дополняет жуткую картину морального разложения горе-победителей, недавних хозяев в городе.

Попирая чувства верующих, немцы дали распоряжение: «"В церковь ходить разрешается только по пропускам, которые даются на несколько человек"»¹¹⁹.

В целом можно согласиться с утверждением западных исследователей В. Алексеева и Ф. Ставру о том, что «германский фашизм был не менее враждебен христианству и особенно Русской Православной Церкви, чем советский коммунизм»¹²⁰.

Безусловно, с самого начала оккупации нацисты относились к русской духовной жизни неоднозначно и крайне непоследовательно. Церковью играли, церковь использовали. Но все же что заставляло русских священнослужителей активно сотрудничать с немецко-фашистскими оккупантами? Многие из них, арестованные советскими органами государственной безопасности, так отвечали на этот вопрос: «Во-первых, это материальная заинтересованность. Мы были обеспечены службой и получали за нее гораздо больше материальных благ, чем при советской власти. Во-вторых, нам нравилось, что мы вновь стали уважаемыми членами общества, ну а, в-третьих, практически все из нас подвергались репрессиям со стороны коммунистов»¹²¹.

Всего же в захваченных районах РСФСР в 1941–1943 гг., по подсчетам М. В. Шкаровского, открылось примерно 2150 храмов¹²².

Практически все церкви, открытые в 1941–1943 годах оккупантами, продолжали функционировать до начала шестидесятых годов, до очередного гонения на церковь.

К концу 1943 года Патриарх Московский и Всея Руси Сергий имел в рядах своих сторонников большинство клира оккупированных областей. Это можно объяснить не только активной патриотической деятельностью Русской Православной Церкви, усилением партизанской борьбы, но и саморазоблачением нацистского оккупационного режима и его приспешников. В большинстве случаев священнослужители были вместе со своими прихожанами, стойко перенося все тяготы и невзгоды войны.

После освобождения священнослужители, показавшие себя стойкими борцами с фашистами и их союзниками, были награждены как советскими, так и церковными наградами, выдвинуты на руководящую работу в Русской Православной Церкви¹²³.

За многовековую историю нашего отечества православное духовенство не раз способствовало консолидации нации перед угрозой внешнего врага. Пользуясь тем, что церковь в предвоенные годы в СССР оказалась на грани уничтожения, нацисты всячески пытались использовать её в период оккупации для своих целей: духовного порабощения общества и изоляции Сил сопротивления. Церковь ими рассматривалась как филиал министерства пропаганды, а священнослужители как потенциальные агенты немецких спецслужб.

Пренебрежительное отношение к христианству вообще и к православию в частности скрывалось у нацистских идеологов за лозунгами об «освобождении русской церкви от ига большевизма». Каждый факт сотрудничества православных священников и нацистов широко освещался в коллаборационистской печати.

Советское Сопротивление не сразу преодолело свое негативное отношение к Русской Православной церкви: на первом этапе войны священники по инерции воспринимались как враги и потенциальные союзники фашистской Германии.

Потребовалось время, чтобы в условиях вражеского тыла партизаны, подпольщики и многие священники Русской Православной Церкви осознали важность объединения всех усилий русского народа для отпора иноземному врагу.

Примечания

1 ГАНО. Ф. Р-1244. Оп. 1. Д. 432. Л. 12.

2 Гудериан Г. Воспоминания солдата. Ростов-на-Дону. 1998. С. 160.

3 За Родину (Псков). 1942. 7 ноября.

4 Fireside H. Icon and Swastika. Cambridge. 1971. Р. 59.

5 Fireside H. Op. cit. P. 78.

6 Шпеер А. Воспоминания. Смоленск. 1998. С. 150.

7 Ликер Г. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск. 1993. С. 50.

8 Там же. С. 198.

9 Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер. Смоленск. 1996. С. 431.

10 Откровения и признания. Нацистская верхушка о войне «третьего рейха» против СССР. М, 1996. С. 285.

11 Ржевская Е. Геббельс. Портрет на фоне дневника. М, 1994. С. 275.

12 Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. С. 138–139.

13 Там же. С. 140.

14 Там же.

15 Там же. С. 143.

16 Киселев А. Облик генерала Власова. — Нью-Йорк, 1977. С. 63.

17 Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М, 1995. С. 204–205.

18 СРАФ УФСБ СПб и ЛО. Материалы к литерному делу № 118. Л.216.

19 ЦГАИПДСПб. Ф. 0-116. Оп. 9. Д. 131. Л. 2.

20 Картотека «Z» Оперативного штаба «Рейхслейтер Розенберг». Ценности культуры на оккупированных территориях России, Украины и Белоруссии (1941–1942). М., 1998. С. 22.

21 ГАНПИНО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 191. Л. 48.

22 АУФСББО. Д. 2614. Л. 16.

23 ГАНПИНО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 191. Л. 49.

24 АУФСБПО. Д. 2370. Л. 32.

25 Там же. Л. 34.

26 Там же. Л. 36.

27 Там же. Л. 145.

28 Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 206.

29 ГАПО. Ф. Р-1633. Оп. 1. Д. 3. Л. 18.

30 Там же. Л. 16.