Искупление

Елизар пришел в себя и попросил пить. Его отнесли на две сажени, но чистого места не было, и положили снова на мертвых.

- Не зрел ли великого князя, жива али мертва? Елизар хотел снова подняться и указать рукой на край дубравы, где он видел Дмитрия при последнем наступлении кашиков, но застонал и не смог этого сделать.

Над ним склонились, приподняли, повернули лицом туда, куда косил он глазами - к Зеленой дубраве. Елизар вымолвил тихо:

- По краю дубравы зрите... Древо срублено над ним... Тамо Ееликий князь...

Его тут же бросили и устремились к дубраве, только светочи качались вдали да тихо плыл колокольный звон...

Елизар лежал, спокойный и благодарный людям за то, что подходили к нему. "Скоро принесут пить..." - подумал он с надеждой. И еще вдруг подумалось ему о том, что скоро он увидит Москву, туда приведут его дочь Ольюшку, и они вместе пойдут к вдове Захария Тютчева. Малыш Захария снова будет тянуть к нему ручонки, а мать... Она будет плакать по убитому, омрачать красивое лицо слезами... но малыша к нему на руки пустит. Пустит! И розовощекий курчавый отрок снова потянется губенками к застежке на его рубахе... Не на этой, изрубленной, окровавленной, а на другой... Но блаженную картину смели кашики - снова ринулись на него плотные ряды... оскаленные, бешеные лица... И молнии, молнии... Короткие, смертоносные молнии сабель... Молнии...

Снова послышались голоса.

- Пить! - что было сил прокричал Елизар, но крик этот вылился в слабый стон.

- Помним! Помним! Спасибо те, человече, нашли великого князя! Жив!

Голоса и шаги отдалились, и над полем остался лишь все тот же тихий колокольный звон, да жалобный голос все звал и звал в ночи:

- Ванюшко-о!

И снова колокольный звон подтвердил простую и радостную мысль: Русь жива!