Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Трудно преувеличить значение римского права для последующей европейской цивилизации. Когда в Западной Европе после XI в. снова стали развиваться города, уже имелся наготове внушительный корпус римского права. Модели, которые он предложил для преобразования хаотического обычного права, действовавшего в Европе до той поры, автоматически подсказали, стабилизировали и открыли новые горизонты для городской жизни и рыночной активности [561].

В Индии период от 100 г. до н. э. по 200 г. н. э. совпал с бурным развитием искусства и литературы, продвигавшихся к своему «классическому» выражению в период империи Гуптов (320-535 гг. н. э.). Две великие эпические поэмы индийской литературы «Махабхарата» и «Рамаяна» к 200 г. н. э., вероятно, почти приобрели окончательную форму; а литературный санскрит, основанный на грамматических предписаниях Панини, уже превратился в настоящий, пусть искусственный, литературный язык. Однако хронологическая неопределенность не дает возможности приписать большинство литературных памятников классического санскритского искусства и литературы какому-либо точному периоду ни до, ни после 200 г. н. э. Так что, лучше всего отложить их обсуждение до следующей главы, несмотря на риск приуменьшить достижения Индии до эпохи Гуптов.

В Китае, по крайней мере, мы не сталкиваемся с хронологическими трудностями; в эпоху Хань была проведена успешная консолидация множества унаследованных китайских традиций под знаменем ставшего официальным конфуцианства. Благодаря разработке календаря возросли знания в областях математики и астрономии [562]; но литературные и философские изыскания продолжали занимать центральное место в интеллектуальной жизни Китая. Для таких изысканий главное значение имела текстуальная аутентичность; этот вопрос соответственно вызвал серьезный спор между сторонниками школ «Нового текста» и «Старого текста» [563]. Помимо мелких разночтений, школы разделяли вопрос о том, насколько допустимо позволять понятиям инь-ян, и связанным с ними, влиять на их толкование конфуцианства. Ученые «Старого текста» отвергали такое извращение наследия Учителя; ученые «Нового текста» стремились читать между строк, отыскивая намеки и символическое значение за поверхностным (и иногда довольно тривиальным) смыслом классических текстов. Не ограничившись учеными спорами, которых хватало, дискуссия привела к созданию первого систематического словаря китайского языка, организованного, как до сих пор устроены китайские словари, в соответствии с корнями иероглифов.

Во времена Хань достигла зрелости китайская историография. Сыма Цянь (145-86 до н. э.) в своей многотомной истории Китая (и даже всего мира, известного китайцам) установил рамки, в которых китайская история продолжает существовать до сего дня. Сыма Цянь признал и сделал канонической теорию о том, что каждая династия была установлена особенно добродетельным правителем, а затем постепенно утрачивала эту добродетель, пока небеса не теряли терпение и не заменяли ее следующей династией. Эта идея имела древние корни в Китае, но Сыма Цянь был первым, кто уложил факты истории в эти рамки; его успех привел к тому, что такая схема стала обязательной для последующих историков. Помимо канвы политических событий, организованных по этому принципу, история Сыма Цяня включает трактаты на темы музыки, жертвоприношений, фонтанов, военного дела, описывая их развитие от зарождения и до времени жизни историка. Другие приложения рассказывали о жизни древних родов Китая, а самая объемная часть была занята биографическими эссе, посвященными выдающимся личностям. Работа Сыма Цяня соединила размах Геродота с точностью Фукидида (в намерении, если не всегда в исполнении), а его пример создал форму, в которой отливалась вся последующая историография Китая [564]. В результате следующий значительный историк эпохи Хань — Бань Гу (32-92) в точности придерживался образца своего предшественника в составлении истории ранней династии Хань [565].

Мы гораздо меньше знаем об интеллектуальном подполье эпохи Хань. Похоже, оно было населено даосскими мудрецами, занимавшимися опытами по получению эликсира, способного обеспечить власть и долгую жизнь или даже бессмертие тому, кто его выпьет. Часть терминологии и концептуальных рамок позднейшей европейской и арабской алхимии, похоже, происходит отсюда. Но распространение алхимии на Запад, так же как и движение астрологии на Восток, стало значительным лишь в течение столетий, следующих за 200 г. н. э. Консерватизм учености был таковым, что даже когда торговые связи делали интеллектуальный контакт возможным, не происходило серьезного обмена идеями, пока сильные социальные потрясения не изменили настрой жизни в Китае, Индии и Европе. 

Технология была несколько менее, но только несколько менее, консервативна. Происходили существенные миграции полезных растений и животных; но мастерство и секреты ремесленников распространялись лишь изредка. Так, например, знакомство с хлопком, сахарным тростником и курами, впервые одомашненными в Индии, пришло как в Китай, так и в Западную Евразию в эту эпоху, когда Китай познакомил Западную Евразию с абрикосом, персиком, возможно, также цитрусовыми, вишней и миндалем. Взамен китайцы импортировали люцерну и ряд культурных растений, а также больших иранских лошадей [566].

Путешественникам было относительно просто привозить с собой домой семена экзотических растений, но умение и секреты производства нельзя легко заполучить и перевезти. Во всяком случае, умелые ремесленники, работавшие на экспорт, и купцы, занятые международной торговлей, как можно предположить, не горели желанием распространять в новых землях технические знания. В результате промышленная или протопромышленная технология в этот период представляет собой географически статическую картину [567].

Римские водяные мельницы и технология изготовления стекла, похоже, были лучшими в мире. Индийская сталь имела особое качество и ценилась римлянами, но они не могли ее повторить; китайский шелк вывозили в Индию, на Средний Восток и в Рим, но секреты его производства не вышли за пределы Китая до VI в. н. э. [568] Римская военная технология, особенно искусство осады и фортификации, очень ценилась в Индии, и, возможно, даже в Китае [569]. Вероятно, римские корабли вывели судостроение на берегах Индийского океана на новый уровень, сделавший возможной удивительную заморскую экспансию индийской культуры в первые столетия христианской эры [570].

В целом, однако, слишком мало известно об истории технологии, чтобы можно было нарисовать удовлетворительную общую картину. Даже если считать различия заметными, специальные знания и навыки каждого из цивилизованных обществ были приблизительно на одном уровне. Конечно, везде преобладал ручной труд, так как неодушевленную энергию лишь только-только удалось поставить на службу в водяных мельницах, преимущественно для того, чтобы молоть зерно.

Повсеместно в цивилизованном мире богатство основывалось на сельском хозяйстве. Подавляющее большинство населения цивилизованных государств было крестьянами. Главная разделительная линия скорее всего лежала между землями, где орошение давало сельскому хозяйству возможность поддерживать высокую плотность населения, и менее населенными более сухими землями, где урожай всегда зависел от милости непостоянных, а иногда избыточных, осадков. Пока в Западной Европе не изобрели сельскохозяйственных методов, способных справиться с болотистыми равнинами, земледелие там было сосредоточено на возвышенностях или на особенно хорошо просыхающих подпочвах (таких, как лесс и мел). Поэтому сельское хозяйство крайнего запада ойкумены отставало от более сухих богатых земель Средиземноморья и Среднего Востока; и нигде в зоне дождевого увлажнения сельское хозяйство не могло сравниться по урожайности с орошаемыми долинами Китая, Индии и Среднего Востока.