Дуэль. Всемирная история

Существует несколько причин такого дефицита источников для сведения историка ^{708}. Лишь немногие рассказы о дуэлях из первых уст уцелели и дошли до наших дней, поскольку — что совсем просто и понятно — обсуждать подобные истории публично или распространяться на тему того, что некто дрался на дуэли, было небезопасно. То же применительно и к частной переписке: в стране, где у правительственных служб водились обычаи знакомиться с содержанием почты граждан, хвастаться даже в приватных письмах тем, что вот-де я недавно стрелялся на дуэли, представлялось делом, чреватым неприятностями. В равной степени и газеты не особенно утруждали себя сообщениями о поединках, а потому и пресса предоставляет лишь отрывочные и мимолетные сведения. Только в последней трети девятнадцатого столетия она начинает заниматься должным освещением поединков чести, тогда как пик дуэльной активности в России пришелся на ранние десятилетия того века, в каковые времена газеты вообще не часто сообщали о дуэлях. И в самом деле, на протяжении значительных периодов времени в царствование Николая I (1825–1855) любое упоминание о дуэлях в прессе находилось под запретом. В результате единственным сообщением в печати о смерти Пушкина на дуэли в 1837 г. стало где-то полтора месяца спустя извещение о депортации за «убийство камер-юнкера Пушкина» его оппонента, д’Антеса. Точно так же и другой знаменитый поэт — Лермонтов — погиб на дуэли через четыре года, но и о его смерти написали без указания причин. Оказываясь перед стеной молчания, историку «приходится полагаться на то, что современники предпочли оставить при себе, то есть на неполные официальные данные и на рассказы, которые скупы, поверхностны, часто путаны и всегда тенденциозны» ^{709}.

Словом, в данном контексте особую важность приобретает русская литература. Дуэли часто фигурируют в художественных произведениях в мире вообще. Применительно к девятнадцатому столетию на ум приходят Скотт, Теккерей и Булвер-Литтон на английском и Дюма на французском. Точно так же обстоит дело и с русской литературой, за исключением того обстоятельства, что значение ее как исторического источника самого по себе еще выше. Происходит так отчасти, как уже замечалось, по причине дефицита прочих данных, а в какой-то степени и потому, что ряд русских писателей-романистов девятнадцатого столетия сами либо участвовали в дуэлях, либо находились на волосок от этого. Их работы один из очень немногих источников, способных пролить свет на то, как смотрели на дуэль в России современники событий. Факт того, что они шагают тропой, проложенной между реальностью и фантазией, наделяет работы Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого и других особой значимостью для историка, изучающего дуэль как явление.

Дуэль не имела местных корней в России: ни один из исторических, социальных или культурных феноменов, способствовавших возникновению и распространению современной дуэли в Европе, в России не присутствовал. Для русских дуэли являлись иностранной диковинкой, позаимствованной в Западной Европе. Первые дуэли на русской земле разгорались между иностранными наемниками, служившими русским государям. Одним из наиболее ранних такого рода поединков происходил в 1666 г. между генералом Патриком Гордоном (шотландцем по происхождению) и майором Монтгомери. Даже и в конце семнадцатого столетия русские еще не развили в себе дуэльной привычки.

Все это, тем не менее, не помешало Петру Великому, правившему в России с 1682 по 1725 г., издать в 1702 г. жесточайший антидуэльный указ. Им за дуэль предусматривалась смертная казнь. Нападение с оружием в руках после ссоры каралось отсечением руки — мучительная процедура уже сама по себе, а учитывая отсутствие современных антисептиков в те далекие дни, вполне могущая закончиться гибелью жертвы. Представляется странным, зачем Петру понадобилось вводить столь суровые кары за преступления, которые еще не получили широкого распространения среди его подданных. Остается лишь предположить, что Петр насмотрелся на дуэли во время знаменитого путешествия по странам Запада в 90-е гг. семнадцатого столетия и счел нужным нанести превентивный удар и уничтожить обычай на родине в зародыше [88].

В восемнадцатом веке дуэли в России случались, но оставались редкостью. В 1754 г. Захар Чернышев и Николай Леонтьев дрались на дуэли из-за разногласий, вызванных карточной игрой. Чернышев получил серьезную рану, от которой, однако, позднее оправился. Событие вызвало сенсацию в Санкт-Петербурге и даже удостоилось упоминания о нем в мемуарах Екатерины Великой, что уже само по себе указывает на то, сколько нечасто встречались поединки чести тогда в России. Ирина Рейфман приходит к заключению: «Русские восемнадцатого столетия дрались на дуэлях редко и не очень охотно». Она подчеркивает тот факт, что количество дуэлей оставалось очень незначительным на протяжении большой части века. И все же редкость явления не помешала императрице Екатерине II Великой, вслед за Петром I, пригрозить желающим выяснять отношения в такого рода поединках антидуэльным установлением. В 1787 г. появился ее «Манифест о поединках», подразумевавший жесткие, но не столь драконовские меры, как аналогичный указ Петра 80 с лишним лет назад, что, вероятно, делалось в расчете на обеспечение закону большей жизнеспособности.

Муж Екатерины и ее предшественник на престоле, император Петр III, часто ассоциируется с дуэлями. Будучи по рождению немецким князем, Петр восхищался Фридрихом Великим — каковое обстоятельство, вероятно, и объясняет в какой-то мере его энтузиазм в отношении дуэлей. Как замечает Ирина Рейфман:

Наследником Екатерины II стал эксцентричный император Павел I (1796–1801), правление которого, похоже, и послужило «поворотным пунктом в истории дуэли в России». Государь интересовался концепцией и идеями рыцарства, что, несомненно, и побудило его принять звание гроссмейстера ордена рыцарей святого Иоанна — древнего военно-монашеского братства, резиденция которого находилась на острове Мальта. В 1801 г. он даже выступил с удостоившимся только насмешек предложением решать важные вопросы европейской политики не войной, а вызовами на дуэль друг друга монархами, да при том, чтобы премьер-министры каждого из них выступали в этом случае в роли секундантов. Таковая идея представляла собой возвращение к традиции, когда судьбы армий или даже народов отдавались на откуп двум бойцам, которых выставляли стороны для поединков перед строем. В общем, этаких Давида и Голиафа наполеоновской эры.

Интерес Павла к дуэлям не ограничивался только теоретической сферой: в 1784 г., находясь в Неаполе, он вызвал графа Андрея Разумовского, который, как подозревалось, имел интрижку со второй женой Павла. Бой царевича и вельможи предотвратили приближенные. Похоже, Павел ожидал от армейских командиров уважения к концепции чести: нескольких офицеров уволили с царской службы за нежелание должным образом ответить на нанесенные оскорбления. Конец короткого правления Павла I наступил на исходе марта 1801 г., когда он погиб от рук заговорщиков — офицеров собственной гвардии.

Хотя император Павел благосклонно относился к концепции рыцарства и к понятиям о чести, на которых строился весь институт дуэли, он не колебался в желании распространять и укреплять всюду собственную абсолютную власть. Период его царствования характеризовался «атмосферой подавления», которая не позволяла так близким Павлу в теории понятиям о чести получить широкое распространение среди аристократии. Как некогда обнаружили еще Бурбоны во Франции, дуэли и желание монарха поддерживать абсолютную королевскую власть непросто уживались на одной территории.