А что, если бы

Однако коммунисты — и советские и китайские — считали себя принадлежащими к международному братству единомышленников, а потому искали и находили приемлемые формы сотрудничества. Коммунистические отряды дислоцировались за пределами столицы провинции, именовались «местными отрядами самообороны», а их поддержка со стороны советского командования (весьма весомая) объявлялась «неформальной». К тому же Советы не допустили того, чтобы армия националистов вступила в Манчжурию и приняла там капитуляцию японцев [311].

При негласной поддержке осуществлявшей военный контроль над провинцией Красной Армии коммунисты прибрали к рукам местную гражданскую администрацию. Поначалу они не уделяли первостепенного внимания созданию сильной армии, но зато учреждали в каждом маньчжурском городе или селении партийную ячейку. Возможно, они рассчитывали на постоянную защиту со стороны советских войск.

 Тем временем националисты развернули активную дипломатическую кампанию, добиваясь скорейшего вывода Красной Армии из Маньчжурии [312]. Эта кампания увенчалась успехом — в то же время став первым шагом к роковому решению Чан Кай-ши.

Представим себе, каким могло стать политическое будущее Азии, не поведи Чан спор с советскими и китайскими коммунистами за контроль над Маньчжурией. Думается, в этом случае здесь возникло бы что-то, похожее на азиатскую Восточную Германию — «Китайская Народно-Демократическая Республика», территория которой почти наверняка ограничивалась бы Манчжурией и которая стала бы дополнением к Корейской Народно-Демократической Республике, провозглашенной Советами в Пхеньяне [313]. В отличии от «Китайской Народной Республики», созданной Мао Цзэ-дуном и его армией в 1949 году после долгой гражданской войны, государство китайских коммунистов в Маньчжурии находилось бы под полным контролем Москвы.

Среди китайских коммунистических лидеров было немало учившихся в СССР и еще больше тех, кто считал Советский Союз образцом для Китая. Подобно Чжоу Энь-лаю, они верили, что «настоящее в СССР — это будущее для Китая». Даже Мао — не учившийся в СССР, не бывавший там ранее и вообще не имевший никаких связей с Советами, в начале «Холодной войны» инстинктивно склонился на одну сторону — на сторону Москвы. Таким образом, китайская коммунистическая верхушка почти наверняка согласилась бы с вариантом создания (по примеру ульбрихтовской Германии) социалистического Китая под патронажем СССР. Коммунисты ожидали этого, свидетельством чему служит их усиленное внимание к контрою над административными органами.

Но что, если бы Мао, подобно югославскому руководителю Тито, проявил непокорность [314]? В коммунистической Восточной Европе подобные строптивцы попросту исчезали, «кончали жизнь самоубийством» [315] и еще как-либо сходили со сцены, и нет оснований полагать, что в марионеточном Китае дело обстояло бы иначе. Власть Мао в партии отнюдь не являлась абсолютной. Многие коммунисты ненавидели его. В начале 1950-х годов СССР явно поддерживал в Маньчжурии заговоры против Пекина. Они провалились, но в описанных нами обстоятельствах Москва, вероятно, добилась бы своего. В конце концов Югославия была защищена своим географическим положением [316] и имела свою — никогда не зависевшую от СССР! — армию. А вот Маньчжурия лежала вблизи советских границ, и даже националисты гарантировали предоставление СССР особых стратегических прав в этой провинции.

 Более того, красный Китай в Маньчжурии вполне мог бы — во всяком случае, в начале своего существования — стать довольно благополучной страной. В отличие от большей части остального Китая, Манчжурия не была перенаселена, помимо плодородной почвы она располагала богатыми природными ресурсами, включая залежи угля и железной руды (японцы даже успели построить там большой сталелитейный завод). Порт Далянь обеспечивал морские торговые связи со всем миром, а Китайско-Восточная железная дорога была связана с железнодорожной сетью СССР. В экономическом отношении Маньчжурия являлась самым перспективным регионом Китая.

Когда в Китае разгорелась гражданская война, американские советники отговаривали Чан Кай-ши от намерения овладеть Манчжурией, полагая, что такая попытка может поставить под угрозу его власть надо всем Китаем. Надо полагать, что в Москве тоже считали вполне приемлемым существование в Китае проамериканского режима, ибо это буквально толкало коммунистов Маньчжурии в объятия СССР.

Хорошие границы способствуют добрососедским отношениям. Когда в Европе завершилась Вторая Мировая война, Красная Армия и войска союзников остановились на согласованных заранее демаркационных линиях. Местные горячие головы (каковых хватало и среди коммунистов и среди антикоммунистов) напрасно пытались столкнуть великие державы между собой. Страсти разгорелись лишь вокруг Берлина и вокруг Югославии, но на то были особые причины, а в остальном противостояние огромных армий проходило на удивление спокойно.

Думается, если бы державы-победительницы согласовали заранее политическое будущее Азии, и там получилось бы нечто подобное. Раздел Китая на большой некоммунистический и маленький коммунистический мог быть осуществлен таким образом, что это лишило бы Мао Цзэ-дуна (равно как Ким Ир Сена и Хо Ши Мина) возможности втягивать великие державы в разрешение региональных споров. В результате этого Азия имела шанс стать гораздо спокойней.

«Вы начали это!» Коммунисты возлагали вину за разразившуюся в стране гражданскую войну на своих противников, и у их были к тому основания. Маньчжурский поход Чан Кай-ши положил начало пожару, охватившему весь Китай.

К концу войны лучшие войска Чана дислоцировались на китайско-бирманско-индийском фронте. Ветераны боев с японцами в джунглях Индокитая были переоснащены и прошли переподготовку в Индии под руководством американских инструкторов. В состав командования входили самые одаренные и смелые китайские полководцы — такие, как выпускник Виргинского военного университета генерал Сун Лин. Посланные в Маньчжурию Новая 1-я и Новая 6-я армии, закаленные, как лучшая сталь, несравненно превосходили по своим боевым качеством любые силы, какие могли собрать коммунисты [317]. К тому же в отличие от полупартизанских коммунистических отрядов эти регулярные части располагали сильной современной артиллерией.

В распоряжении Чана имелась и авиация. Он разделял характерное для китайцев преклонение перед новейшими военно-техническими достижениями и с самого начала войны с Японией симпатизировал взглядам генерала Клэра Ченно, являвшегося сторонником всемерного укрепления воздушных сил — в отличие от эмиссара Рузвельта генерала Стилуэлла, делавшего ставку на сухопутные войска [318].

Постепенно в уме Чана стал вызревать план кампании, образцом для которой должен был послужить «Северный поход» конца 1920-х годов. Коммунисты не ожидали войны, и в случае вывода советских войск вооруженные силы националистов могли пройти сквозь Маньчжурию, как нож сквозь масло. К тому же наличие авиации позволяло войскам Гоминьдана преодолеть проклятие всех сухопутных войн в Азии — затруднения с перемещением войск в связи с бездорожьем. Используя транспортную авиацию, Чан мог забросить десант в тыл коммунистов, а также связать воедино разбросанные по огромной территории гарнизоны и обеспечить их бесперебойное снабжение [319].

Такое видение перспективы (не слишком отличавшееся от продемонстрированного пару десятилетий спустя американцами во Вьетнаме) в то время казалось вполне оправданным. Советский Союз согласился на вывод своих войск из Маньчжурии, и части националистов хлынули на освобождаемые Красной Армией территории. Переброска войск — сначала по воздуху — началась уже осенью 1945 года. Они покатились вперед, сминая застигнутых врасплох, совершенно не готовых к такой войне коммунистов. Правда, у ключевого железнодорожного узла Сипинджи сломить коммунистов удалось лишь после месячного сражения. Их предводитель Линь Бяо волна за волной бросал под огонь националистов необученных новобранцев, включая 100 000 фабричных рабочих из Чаньчуня [320]. Лишь 18 мая — потеряв 40 000 человек, что составляло половину его армии, — Линь Бяо бежал на север.