Москва в улицах и лицах

В прочных стенах старого дома, которые перешли в ХIX веке Человеколюбивому обществу, помещались богадельня, лечебница, училище для бедных. Спустя два века после гимназии пастора Глюка открылась Елисаветинская женская гимназия. Аттестат зрелости с большим трудом получила в ней младшая сестра государственного преступника, повешенного за покушение на императора, Мария Ульянова. В отличие от других детей в семье Ульяновых, Мария училась плохо, пятерок, как любимый брат Володя, не получала, переживала из-за плохих отметок в выпускном классе. Брат, живя за границей, утешал 16-летнюю сестру, как мог: "С твоим взглядом на гимназию и занятия я согласиться не могу... Мне кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить. А для этого совсем не резон усиленно работать... Что за беда, если будешь получать тройки, а в виде исключения двойки?.. Иначе расхвораешься к лету не на шутку. Если ты не можешь учить спустя рукава - тогда лучше бросить и уехать за границу. Гимназию всегда можно будет кончить..."

Выпускница гимназии Вера Марецкая, великая актриса советского театра и кино, осыпанная золотыми медалями лауреата Сталинской премии, в фильме "Член правительства" сотворила миф о советской Золушке, непохожий на американский, творимый в Голливуде, где бедные провинциалки перерождались в королев. Героиня Марецкой из забитой деревенской женщины волею партии превращалась в депутата советского парламента, трибуна, произносящего перед вождями и народом речь в Кремле.

История этого владения на Маросейке прослеживается со времен Михаила Романова, когда оно принадлежало голландскому купцу Рутцу. Его двор за долги перешел в казну, стал Посольским. Снова попал в частные руки. После пожара школы пастора Глюка, строением завладел пожалованный в графы потомок боснийских князей Савва Рагузинский, известный русский дипломат. Он представлял Россию в разных европейских странах и Китае, составил записки об этой далекой и загадочной стране, карты Восточной Азии.

Другой знаменитый хозяин дома - Николай Репнин, екатерининскй орел, победитель турок, генерал-фельдмаршал, с именем которого связаны Кючук-Кайнарджийский мир и Ясский договор, давшие России после многих войн широкий выход к Черному морю.

Как одно из самых замечательных строений Москвы фасад и план дома попали в "Архитектурные альбомы" Матвея Казакова. Попал в эти альбомы дворец на Маросейке, 17, построенный купцом первой гильдии М. Р. Хлебниковым в 1780-х годах. Творца здания Казаков не назвал, поэтому по косвенным внешним признакам его архитектуру приписывают Василию Баженову, как это принято в отношении ряда замечательных строений, авторство которых точно не установлено. Такое мнение утвердилось благодаря академику Игорю Грабарю, автору монографии "Неизвестные и предполагаемые постройки В. И. Баженова", написанной в разгар борьбы Сталина с "космополитизмом" и "преклонением перед Западом". Выводы Грабаря оспариваются авторитетными искусствоведами.

Приобрел этот большой дом в конце царствования Екатерины II генерал-фельдмаршал Петр Румянцев-Задунайский. Титул Задунайского получил в 1775 году за победы над турками за Дунаем. Новаторские идеи в области военного искусства сформулированы фельдмаршалом в "Инструкции", "Обряде службы" и "Мыслях". Эти труды, повлиявшие на уставы и реформы русской армии, изучаются в офицерских академиях в ХХ веке.

Пожить долго на Маросейке вышедшему в отставку графу не удалось, он умер в том же году, что и императрица, высоко ценившая Румянцева-Задунайского за успехи на поле боя. Дворец перешел сыновьям графа Румянцева-Задунайского погодкам, Сергею и Николаю, двум творцам политики империи. Первый из них известен как дипломат, инициатор закона о свободных хлебопашцах, почетный член Акадмии наук. Второй - руководил и внешней, и внутренней политикой, заслужил высший гражданский чин канцлера. Но обессмертил свое имя - Румянцевским музеем. Пора бы вернуть имя Румянцева, предававшееся забвенью, национальной библиотеке, обязанной ему больше всех.

В доме Николая Румянцева в окружении книг замечательной библиотеки хозяина после пожара Москвы поселился поэт Иван Дмитриев. И жил на Маросейке до тех пор, пока не построил на Спиридоновке собственный дом, по своему проекту, где главенствовали книги и эстампы. Песни на слова поэта "Стонет сизый голубочек" и "Ах, когда б я прежде знала" стали в прошлом веке народными. Популярными были его сказки "Модная жена", а также "Причудница", написанные в шутливой манере, живой речью:

В Москве, которая и в древни времена

Прелестными была обильна и славна,

Не знаю подлинно, при коем государе,

А только слышал я, что русские бояре

Тогда уж бросили запоры и замки,

Не запирали жен в высоки чердаки,

Но следуя немецкой моде,

Уж позволяли им в приятной жить свободе...

Современники знали стихотворца как преуспевавшего сановника, занимавшего высшие посты в столице. Император назначал его обер-прокурором Сената и министром юстиции. Уходя в отставку, Дмитриев покидал столицу и переселялся в любимую Москву. "С самой нежной молодости моей въезд в Москву бывал всегда для меня праздником", - признавался он во "Взгляде на мою жизнь", изданном после его смерти в 1837 году, в том самом, когда погиб его младший друг на дуэли.

В каком ты блеске ныне зрима,

Княжений знаменитых мать!

Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?

Последние две строки из этих стихов, написанных Иваном Дмитриевым после освобождения Москвы в 1812 году, Пушкин взял в качестве эпиграфа к VI1 главе "Евгения Онегина". Что лучше всяких слов говорит, как уважал он почтенного поэта, с которым всю жизнь поддерживал добрые отношения.

Работая над "Историей Пугачева" Пушкин ввел в нее свидетельство Дмитриева, очевидца казни Емельяна Пугачева, От него в детстве пришлось вместе с родителями бежать в Москву. Тем не менее ненависти к поверженному предводителю вольницы поэт не испытывал, дал его словесный портрет, вполне объективный, примерно такие портреты составляют современные профессионалы-криминалисты.

" Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд, он был сорока лет; роста среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый; волосы, помнится, черные, и небольшую бороду клином".

На столбе ворот усадьбы Румянцевых каменотесы выбили надпись: "Свободен от постоя", то есть от размещения солдат. Чтобы заслужить такое право и не превращать дом в филиал казармы, следовало заплатить налог на строительство казарм, что, конечно, было под силу титутованным владельцам дома.

С Маросейкой, 15, связано имя еще одного сына XVIII века, археографа и историка Николая Николаевича Бантыш-Каменского-старшего. До нашествия Наполеона ему принадлежало владение, где сейчас тянется вдоль улицы трехэтажный дом, вобравший в себя средневековые палаты. На первом этаже здесь давным-давно существует популярная в Москве гомеопатическая аптека. Она, как ни стремилась Академия медицинских наук СССР раздавить "лже-науку" - гомеопатию, пережила три революции и две мировые войны.

Бантыш-Каменский спас в 1812 году бесценный Московский архив Коллегии иностранных дел, вывез документы на подводах в Нижний Новгород. Тридцать лет не только управлял архивом, но привел в порядок и описал огромное количество дел, его четыре тома "Обзора внешней политики России" считаются классическими.

Бантыш-Каменский-младший, Дмитрий Николаевич, с которым мы встречались на Большой Никитской, пошел по стопам отца, спас на Украине многие летописи и документы, на их основе написал в четырех томах "Историю Малой России". Ему принадлежит известный каждому любителю истории "Словарь достопамятных людей Русской земли". В него вошло 631 биография, они не дадут никогда забыть о многих сынах России и Украины, между которыми отец и сын не делали различия.

Пожар 1812 года прошелся по правой стороне Маросейки. Огонь не затронул крайний дом (№ 2) графини В. П. Разумовской. Его ротонда двести лет видна на углу с Лубянским проездом. Как выглядел он перед нашествием Наполеона, мы можем представить по альбомам Матвея Казакова. Описывая Москву перед взятием города французами, Лев Толстой помянул дом в романе "Война и мир":