Путь к империи

Это, бесспорно, самые честные люди страны. Они не умеют ездить верхом, не приучены ни к каким военным маневрам и мало пригодны к тому, чтобы возглавить вооруженное движение. Я заинтересовал их в моей системе управления. Я воспользовался ими, чтобы обращаться к народу, я образовал из них диваны правосудия; они явились тем средством, которым я воспользовался для управления страной.

Я увеличил их богатства; я при всех обстоятельствах выказывал им величайшее почтение. Однако тщетно было бы заботиться таким образом о них, не проявляя самого глубокого уважения к религии ислама и допустив эмансипацию коптов – христиан, православных и католиков, которая изменила бы существующие отношения. Я желал, чтобы они проявляли еще больше покорности и уважения к учреждениям и лицам, связанным с исламом, чем это было в прошлом.

Порта обладала правом назначения всех кади. Я встретился с немалыми трудностями, когда решил изменить этот обычай и побудить улемов воспользоваться вновь прерогативой, которую они потеряли. Важно сохранить то, что мною сделано. Каир – второй ключ к священной Каабе; Мекка – центр магометанства.

Политика константинопольских султанов состояла в дискредитации шерифа Мекки, ограничении и прекращении сношений улемов с Меккой. Мои интересы, естественно, толкали меня к ведению противоположной политики. Я оживил древние обычаи, приобрел дружбу шерифа и сделал все возможное для расширения и укрепления связей между мечетями и священным городом. Нужно не жалеть никаких усилий, чтобы убедить мусульман в том, что мы любим коран и уважаем пророка.

Одно плохо обдуманное слово или действие могут уничтожить все, достигнутое за несколько лет. Я никогда не разрешал представителям администрации непосредственно воздействовать на персонал мечетей или принимать какие-либо меры в отношении их имущества. В таких случаях я всегда обращался к улемам и предоставлял действовать им. Во всех спорных вопросах французская власть должна быть на стороне мечетей и религиозных учреждений.

Лучше потерять некоторые выгоды, но не давать повода для клеветы на секретные решения администрации по столь деликатным вопросам. Это средство было наиболее сильным из всех и всего более способствовало популярности установленного мною режима. Шестимиллионная контрибуция, которую мне пришлось наложить при моем прибытии на город, вызвала меньше ропота и была выплачена легче, чем это могло бы быть, потому что для распределения и взыскания ее я использовал только шейхов, и жители с удовлетворением отметили отсутствие притеснений и всякого рода актов произвола, которые бесчестили управление турок и мамлюков.

Копты ведают финансовыми делами и сбором податей; следует оставить за ними эти функции и следить за тем, чтобы турки не вмешивались в эту важную область управления, которую надо будет со временем передать в руки европейцев. Мамлюки не существуют более как самостоятельная сила, они могут пригодиться в качестве подчиненного ополчения; это прирожденные враги арабов и шейхов; они могут оказать услуги во многих случаях.

Депеша адмирала Гантома, назначавшая днем посадки 24 августа, была совершенно неожиданной. Она противоречила планам главнокомандующего, который хотел бы отложить посадку на две недели, ибо ему нужно было еще многое устроить. Тем не менее колебаться не приходилось.

19 августа днем генерал Бертье разослал генералам Дезэ, Клеберу, Мену, Мюрату, Мармону, Бессьеру, членам Института – Монжу, Бертолле, Денону, Парсевалю и отряду гидов – приказ в самом срочном порядке явиться в Александрию. Главная квартира вечером погрузилась на суда на Ниле, остановилась в Менуфе, где командовал генерал Ланюсс, а 23-го прибыла в Рахманию, где высадилась на берег; лошади уже находились там; 24-го в 4 часа пополудни стали биваком в Римском лагере, близ Александрии, на берегу моря.

Дезэ и Клебер не явились к месту сбора; первый командовал войсками в Верхнем Египте; второй находился в Дамиетте и явился только на следующий день. Между тем адмирал Гантом торопил с посадкой. Он тяжело пережил то, что ее отложили до вечера; его подгонял английский бриг, который в 3 часа пополудни подошел достаточно близко, чтобы увидеть фрегаты, стоявшие на якоре, и заметить, что они готовы к отплытию.

Этот бриг немедленно взял курс на Кипр, вероятно, для того, чтобы уведомить об этом английскую крейсерскую эскадру. Вскоре после того поднялся юго-восточный бриз, это было чудом в августе месяце, то есть в то время, когда еще дули северо-западные ветры, обычные для этого времени года. Адмирал пришел к выводу, что этот бриз способен унести отряд кораблей на 30–40 лье от сферы действия крейсерской эскадры, наблюдавшей за Александрией.

Наполеон передал генералу Мену инструкции для генерала Клебера и приказ генералу Дезэ – вернуться во Францию, воспользовавшись зимней непогодой. Ему очень хотелось увезти его с собой. Генерал Мену был чрезвычайно огорчен; но он питал исключительное доверие к главнокомандующему и знал, насколько важно, чтобы Наполеон прибыл в Европу.

Тут-то, прогуливаясь перед своей палаткой по пляжу, увлажняемому морскими волнами, главнокомандующий сказал ему: «Я приеду в Париж, разгоню это сборище адвокатов, которые издеваются над нами и неспособны управлять республикой; я стану во главе правительства, я сплочу все партии; я восстановлю Итальянскую республику и я упрочу обладание этой прекрасной колонией».

После этого разговора Наполеон вошел в свою палатку на берегу моря и продиктовал своему секретарю господину Бурьенц письмо, адресованное генералу Клеберу, на основании которого последний счел себя вправе договариваться с противником и капитулировать.

Его последний приказ гласил:

«Солдаты! Известия, полученные из Европы, побудили меня уехать во Францию. Я оставляю командующим армией генерала Клебера. Вы скоро получите вести обо мне. Мне горько покидать солдат, которых я люблю, но это отсутствие будет только временным. Начальник, которого я оставляю вам, пользуется доверием правительства и моим».

Посадка состоялась в 7 часов вечера; генералы Ланн, Мюрат, Мармон, господа Персеваль и Денон с половиной охраны отплыли на «Каррэре»; этим кораблем командовал капитан Дюмануар. Главнокомандующий, Бертье, Монж, Бертолле, Буррьен и вторая половина охраны отплыли на «Мюироне». Этот фрегат был назван в честь носившего такую фамилию адъютанта, который был убит при Арколе, прикрывая собственным телом главнокомандующего: Каррэр – фамилия артиллерийского генерала, убитого у Неймарка (Каринтия) в кампанию 1797 года.

Эти два фрегата были красивы, велики, хорошо вооружены и способны выдержать бой; но поскольку они имели осадку на два фута меньше, чем у французских фрегатов, хотя корпуса их были длиннее и шире, то они плохо забирали ветер; при преследовании превосходящими силами они не могли уйти от погони. Две маленькие шебеки имели подводные части, обшитые медью. Они были быстроходны; ими предполагалось воспользоваться в случае преследования превосходящими силами с тем, что фрегаты отвлекут на себя внимание вражеских судов.

Этот маленький отряд вышел в 9 часов вечера и в 6 часов утра находился в 30 лье к западу от Александрии, за мысом Арас. Но вскоре после восхода солнца бриз совершенно стих и обычный северо-западный ветер снова стал дуть в полную силу; так продолжалось 15–20 дней.

Иногда за сутки удавалось продвинуться на 2–3 лье в нужном направлении, но нередко суда оказывались отнесенными назад; они уклонялись под ветер, относимые течениями, которые в этом море дают себя чувствовать в направлении с запада на восток. Армейские офицеры принимались дразнить морских и с иронией спрашивали, когда же они бросят якорь в александрийском порту. Обиженный адмирал решил взять курс на Кандию.