Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв.

Деньги из государственной казны лились рекой, подарки и пожалования делались без особого разбора. Но своим покровительством «пришлым» иноземцам и ориентацией на их нравы, Дмитрий создал серьезную проблему, которая его погубила. Вот что пишет Гумилев:

«Вот тут-то и сыграла свою роковую роль разница в стереотипах поведения русских и западноевропейцев. Поляки в XVII веке были народом очень смелым, талантливым, боевым, но весьма чванливым и задиристым. Польские паны, посадив своего царя в Москве, стали обращаться с московским населением крайне пренебрежительно. Русским было обидно, и поэтому конфликты вспыхивали постоянно. А царь, естественно, поддерживал поляков.

Народное недовольство возникало и по более существенным «поведенческим» поводам. Известно, что у католиков иконы есть, но верующие просто кланяются им, а у православных к образам принято прикладываться. Жена Самозванца Марина Мнишек была польской пани, и откуда ей было знать, как именно нужно прикладываться к иконе. Марина, помолившись перед образом Божьей Матери, приложилась не к руке, как это было принято на Москве, а к губам Богородицы. У москвичей такое поведение вызвало просто шок: «Царица Богородицу в губы целует, ну виданное ли дело!»

Гумилев Л. Н. От Руси к России, с. 236

А вот что писали А.И. КопаневиМ.В. Кукушкина в своих комментариях к «Московской хронике» Конрада Буссова:

«Несоблюдение Лже-Дмитрием I пышного и торжественного царского чина, определявшего все общественные выступления царя и весь царский быт, отмечают многие наблюдатели. По установившейся веками традиции царь появлялся обычно в сопровождении блестящей и раболепной

толпы бояр, он не ходил, а шествовал, не сидел, а восседал, не ел, а вкушал, не говорил, а изрекал, должен бвш показывать пример набожности, благочестия и т.д.

С точки зрения этих традиционных представлений о царе такие поступки Лже-Дмитрия I, как одинокие прогулки по Москве, запальчивые споры в Думе, непосредственное участие в травле зверей во время царских охот и т.д. и т.п. воспринималось как оскорбление царского достоинства. Атак как пренебрежение к «царскому чину» у Лже-Дмитрия сочеталось с явным предпочтением к обычаям и образу жизни польских панов, то оно воспринималось как оскорбление национальное».

Буссов, Цит. Соч., с. 351

Это вполне можно понять. Московиты, например, брали пишу руками, о вилках они не слыхали, а руки перед едой не мыли даже бояре. В «Дневнике Марины Мнишек» отмечено:

«Столовая изба была обита персидской голубой материей, карнизы же около двери и около окон парчовые. Трон царский покрыт материей, вытканной золотыми полосами, стол перед ним серебряный, прикрытый скатертью, вышитой золотом. Вся посуда для блюд была золотая. Но тарелок не было,"и рук никто не мыл, хотя было где и чем мыть».

Бритые подбородки, непривычная одежда, не вполне понятная речь приезжих — москвичей раздражало буквально все. А уж танцы под музыку, которые на польский манер устраивал царь, церковникам и боярам вообще показались не только крушением всех устоев, но и убедительным доказательством тому, что он вместе с «латинянами» намерен погубить «истинную православную веру». Вспомним: через сто лет царь Петр внедрял свои «ассамблеи» (собрания дворян с женами и детьми, с музыкой и танцами) в основном методом принуждения: одних пришлось сослать, других — стегали кнутом, у третьих — отбрали имения.

Появление в Москве большого числа поляков и литвинов (впрочем, для москвичей и те, и другие были «поляки»), их развязное (по московским понятиям) поведение — все это производило самое отрицательное впечатление. Гости из Польши и Литвы, приехавшие на свадьбу Дмитрия и Марины, принадлежали к знати. Но вместе с ними прибыли около двух тысяч человек шляхтичей и всякой челяди. Вот они-то и мельтешили на улицах, чрезвычайно раздражая москвичей не столько непривычным внешним видом, сколько своим «гонором» и откровенным презрением к «дикарям».

Возмущение против иноземцев кончилось драматически. Весь-мадеятельные московские священники и бояре быстро организовали заговор. Недовольство москвичей чересчур бойкими и самоуверенными пришлыми людьми они решили использовать как

Кремль и Китай-город в начале XVII века

предлог для своего выступления. 16 мая бояре вручили царю жалобу на поляков и литвинов. Диаментовский пишет об этом случае следующее:

«Учинили беспорядки, возведя поклеп на одного из поляков, якобы он изнасиловал боярскую дочв, о чем была на следующий день жалоба царю и расследование, на котором совсем этого не обнаружилось. Они это для того подло учинили, чтобы царь ничего не заметил и чтобы скрыть следы своих бунтов и заговоров»...

Царь поступил неосмотрительно. Вместо того, чтобы обещать каждый раз тщательно проверять обвинения, содержащиеся в подобных челобитных, и сурово наказывать виновных в преступлениях (если они имели место), а также клеветников, он запретил впредь принимать жалобы на «рыцарство».

Таким образом, Лже-Дмитрий совершил целую вереницу опрометчивых поступков: третировал иерархов православной церкви и московских бояр, якобы хотел вмешаться в церковные дела, нарушал нормы традиционного придворного этикета и ритуала, окружил себя преимущественно иноземцами, женился на польке-като-личке. Из.этих пяти пунктов роковую роль сыграли два первых.¹⁴⁰ Тут надо сказать несколько слов о личности Самозванца. Судя по известным фактам, он был человеком несколько легкомысленным, недостаточно умным и отнюдь не злым. Великодушие и щедрость хорошо сочетались в нем с умением завоевывать людские симпатии. Конрад Буссов характеризует его следующим образом:

«В этом покойном государе (Лже-Дмитрии I) был героический, мужественный дух и проявлялись многие хорошие, достойные похвалы добродетели, но у него были также и пороки, а именно: беспечность и тщеславие... Беспечность приняла у него такие размеры, что он даже гневался на тех, кто говорил об измене московитов и о том, что они намереваются убить его вместе с поляками»...

Буссов, Цит. Соч., с. 129

Слова свидетеля-немца о «мужественном духе» Дмитрия отнюдь не риторика. Вот что писал Диаментовский:

«А еще царь и пан воевода ездили из Москвы на охоту. Там среди других зверей выпустили также медведя, которого, когда никто не смел первым с ним биться, сам царь, бросившись, убил с одного удара рогатиной, так что даже рукоятка сломалась. И саблею отсек ему голову».

Московские священники, сыгравшие главную роль в организации и осуществлении заговора, благоразумно остались в тени, за исключением митрополита Пафнутия. На авансцену истории вышел 54-летний князь Василий Иванович Шуйский. Тот самый, который возглавлял в свое время следственную комиссию в Угличе.

Первый заговор против Самозванца князь Василий Шуйский, его братья и другие родственники составили еще в июне 1605 года. Подоплека заговора была очень проста. Свергнув власть Годуновых с помощью Лже-Дмитрия, московские бояре хотели избавиться и от Самозванца, чтобы посадить на престол кого-нибудь «из своих». Наиболее вероятными претендентами были Шуйские, считавшиеся одними из самых знатных московских бояр, ибо их род брал начало от родного брата Александра Невского. Вот почему именно Шуйские активно действовали:

«Очертя голову бросились в агитацию, возбуждая московское население

против нового царя, еще не успевшего приехать в свою столицу».

Платонов С. Ф. Очерки смуты, с. 218

Однако этот заговор был почти сразу раскрыт. Уже 30 июня должна была состояться казнь Василия Шуйского, отмененная Лже-Дмитрием буквально в последнюю минуту. В июле 1605 года большинство Шуйских по указу Дмитрия выслали в галицкие пригороды. Увы! Помиловав старого интригана, Дмитрий проявил совершенно неуместное милосердие, повлекшее трагические последствия для него.¹⁴¹