Туринская плащаница

Другое направление нападок – поиски примеров недостоверности радиоуглеродной датировки или доказательств сильного загрязнения образцов. Действительно, радиоуглеродная датировка в своё время дала несколько сильных сбоев, и результаты испытаний настолько чувствительны к загрязнению, что оно представляет собой общепризнанную и крайне серьёзную проблему (так, например, достаточно было сигаретному дыму попасть на пробу, как она становилась непригодной для датировки).

С другой стороны, иногда в трёх разных лабораториях удавалось получить одинаковые результаты. Во-вторых, радиоуглеродная датировка достаточно точно установила период появления Плащаницы на арене истории. Многие считают, что это не могло быть совпадением. Более того, это повергло в отчаяние многих сторонников подлинности реликвии, которые с возмущением доказывают, что датировка производилась теми же самыми людьми, которые сегодня особенно азартно критикуют недостатки этого метода.

Лобби сторонников подлинности Плащаницы делит историю как бы на две части: первая – это длительный период атмосферы полнейшей тайны, окружавшей реликвию с I в. вплоть до её появления во Франции в XIV в.; вторая – время её известности и признания, продолжающееся вплоть до сего дня. Однако по мере углубления наших исследований мы убедились, что вопрос о рамках второго периода остаётся спорным. Но для начала давайте познакомимся с основными вехами достоверной истории реликвии, особенно с событиями, окружавшими её внезапное и во многом драматичное появление.

Вплоть до 1983 г. Туринская Плащаница являлась собственностью Савойского дома – семейства итальянских королей. Период, когда они владели этой реликвией, можно проследить вплоть до середины XV в., когда Савойский дом приобрёл её у рода Шарне, не слишком знатных французских аристократов, которые владели ею с последней четверти XIV в. Первые документальные свидетельства о Шарнейской Плащанице датируются 1389 г. До этой даты царит полное молчание: нет никаких сведений о том, где и как Шарне обрели эту реликвию.

Естественно, для нас очень важны самые первые документы, касающиеся происхождения Плащаницы. В числе этих документов – письмо Пьера д'Арси, епископа Труа, папе Клименту, в котором епископ однозначно заявляет, что Плащаница – это фальшивка, заведомая подделка, сфабрикованная ловкими пилигримами. [20]

Обстоятельства, побудившие д'Арси написать это письмо (которое известно историкам как «донесение д'Арси»), сводятся к следующему. В диоцезе [21] почтенного епископа находилась деревушка Лирей, родовое гнездо семейства Шарне, где стояла небольшая приходская церковь (в которой, кстати сказать, заседало собрание каноников). Эти каноники, с одобрения главы рода, Жоффруа де Шарне (известного как Жоффруа II во избежание путаницы, чтобы отличить последнего от его более прославленного отца, носившего то же имя), начали публично выставлять для всеобщего поклонения какую-то ткань, которая, по их утверждению, являлась Плащаницей Самого Иисуса Христа и на которой виден Его Образ, чудесным образом запечатлевшийся на полотне. Изучив все обстоятельства дела, д'Арси убедился, что это – заведомая подделка, и, будучи возмущён столь явным обманом, обратился к папе с просьбой запретить демонстрацию мнимой реликвии.

Каноники, демонстрировавшие «Плащаницу», действовали с театральной пышностью. Освещаемая факелами, реликвия была выставлена на специально воздвигнутом постаменте, вознесённом высоко над головами огромных толп народа, горевших желанием лицезреть чудесный Образ. Впоследствии, желая показать, что он полностью поддерживает каноников в их споре с д'Арси, Жоффруа II взял реликвию в руки и высоко поднял её над головой. Описание изображения, оставленное епископом в письме к папе, слишком кратко (« [22] сложенное пополам изображение человека, так сказать, спереди и со спины»), но оно звучит как описание известной нам Туринской Плащаницы.

Д'Арси переходит к ещё более резким выражениям, обличая настоятеля церкви в Лирее в сознательном обмане и в том, что он «одержим страстью корыстолюбия», и доходит до того, что обвиняет священника в подкупе «пилигримов», чтобы те изображали чудесные исцеления, якобы происходившие с ними, как только над ними поднимали реликвию. Епископ был крайне недоволен ещё и тем, что, заручившись одобрением папы Климента на демонстрацию Плащаницы, Жоффруа действовал через его голову, обратившись непосредственно к папскому нунцию во Франции. Когда д'Арси попытался вмешаться и пригрозил настоятелю отлучением от Церкви, Жоффруа пожаловался королю Франции Генриху VI и попросил подтвердить его, Жоффруа, право выставлять для всеобщего поклонения Плащаницу. И король признал его право.

Но наиболее сложную проблему для историков создало утверждение д'Арси о том, что изображение на ткани было написано красками. По словам д'Арси, один из его предшественников, Генрих де Пуатье, провёл собственное расследование обстоятельств дела и якобы «обнаружил обман и выяснил, что полотно было искусно расписано красками. Эту истину поведал художник, писавший [23], чтобы доказать, что это – создание человеческого искусства, а не образ, появившийся чудесным путём».

К прискорбию для д'Арси, папу Климента с родом де Шарне связывали родственные узы – отчим Жоффруа II приходился ему дядей, – и вместо того чтобы поддержать своего прелата, он встал на сторону де Шарне, повелев в длинном послании епископу «хранить молчание и не вмешиваться» под страхом отлучения. Однако затем папа предпочёл пойти на компромисс, распорядившись, чтобы загадочную ткань выставляли лишь как «подобие или изображение» Плащаницы Христа.

Весь этот эпизод можно было бы предать забвению как одну из множества «священных» реликвий, распространявшихся в Европе в те времена, – перьев из крыльев ангелов, бесчисленных щепочек от Истинного Креста Господня, и целого гардероба всевозможных одеяний Пресвятой Девы – если бы не тот факт, что, по всей видимости, эта же самая реликвия 600 лет спустя снова будоражит умы учёных XX в.

Создаётся впечатление, что даже в те времена происходило нечто таинственное и, так сказать, закулисное, стоящее за этой уникальной реликвией или обыкновенной местной борьбой между епископом и феодалом. Сам факт прямого обращении Жоффруа II к папе, даже принимая во внимание родственные узы, связывавшие их, был весьма необычным, показывая, что на самом деле это являлось тактическим шагом с его стороны. Угроза Климента отлучить епископа от церкви явно произвела сильное и отчасти угнетающее впечатление. Как писал в своей первой книге Ян Вильсон, «невозможно избавиться от чувства, что здесь чего-то недостаёт, что в этом деле замешано гораздо больше фигурантов, чем это видно на первый взгляд».

Для противников подлинности Плащаницы «донесение д'Арси» является весомым доказательством того, что реликвия – не более чем нарисованная подделка. Сторонники аутентичности Плащаницы в ответ возражают, говоря, что наиболее резкую фразу пресловутого донесения д'Арси можно интерпретировать в том смысле, что Генрих де Пуатье нашёл не того самого художника, который написал спорную реликвию, а другого живописца, сделавшего её копию. [24] Это весьма важный аргумент; дело в том, что латинский оригинал текста донесения действительно допускает подобное прочтение. Однако из контекста всё же следует, что более правильной является общепринятая версия. В противном случае что могло бы побудить епископа вообще упоминать о каком-то художнике?

Кроме того, д'Арси был далеко не единственным, кто утверждал, что реликвия – это подделка. В определённый момент спора король Карл VI прислал бейлифа (судебного, пристава) Труа с заданием конфисковать Плащаницу, чтобы выяснить суждение о ней компетентных лиц. (Настоятель церкви отказался передать её посланцу короля.) Доклад бейлифа сохранился до наших дней; в нём также прямо утверждается, что изображение было написано красками.