Карл Великий

– Ву-у-урм! – Дикий крик вырвался из груди Гунольда. Оцепенение, охватывавшее его до этого, спало. Он рванулся вперед, и меч Карла по рукоять вошел ему в живот. – Ты-ы… – прохрипел аквитанец, силясь что-то сказать.

– Я! – Карл выдернул из тела умирающего герцога клинок. Тяжелая туша Гунольда Аквитанского рухнула на пол. – Собака! – На лице франка снова мелькнул звериный оскал. Взлетел меч, и седеющая голова герцога улеглась рядом с головой его сына. – Черное и белое, – криво усмехнулся Карл, развернулся и, переступая через трупы и лужи крови, не обращая внимания на стоны раненых и мольбы о помощи, пошел к выходу.

Глава вторая Мать и сын

1

В небольшой и хорошо протопленной зале епископского дома в Дюрене беседовали двое: вдовствующая королева Бертрада и старый Эгельхарт, служивший советником еще Пипину, а ныне получивший титул епископа Дюренского. Измученный подагрой старик старался как можно реже выходить из дома и всех, коли в нем была нужда, принимал у себя. Дела дюренской церкви он давно переложил на священника и исповедника королевской семьи Вольфария. Лысеющая голова Эгельхарта в обрамлении седого венчика волос, несмотря на преклонный возраст, еще сохранила ясность мысли, и Бертрада ценила это. Но более всего она ценила способность старика служить своему монарху и, предугадывая желания августейшего владыки, излагать его же идеи, придавая им четкую и конкретную форму. Сейчас королем был Карл, но Эгельхарт служил вдове Пипина. Оставалось только удивляться изворотливости ума старика и его умению менять взгляды на прямо противоположные, если это было угодно очередному повелителю. Покойный Пипин, дважды воевавший с Ломбардией и поддерживавший во всем Папу Римского, утвердившего его в титуле короля франков, получал от Эгельхарта дельные советы и, прислушиваясь к ним, доставил немало неприятностей лангобардскому королю Айстульфу. Королева-мать поддерживала пролангобардскую группировку, и епископ Дюренский, с чистой совестью облекая в слова сказанные и написанные, воплощал в жизнь расплывчатые подчас мысли Бертрады.

Вот и сейчас, накинув на себя тяжелую меховую накидку, он сидел в кресле и слушал фактическую правительницу западных франков. Подагра продолжала его донимать, и, немало не смущаясь королевы-матери, он опустил высохшие, с узлами перекрученных вен и шишковатыми уплотнениями ноги в лохань с горячей водой, принесенную служкой из соседнего целебного источника, и время от времени покряхтывал, получая удовольствие и облегчение своим болячкам.

– Рим просто завалил моих сыновей письмами, – продолжая ранее начатую фразу, говорила Бертрада. – И добро бы что существенное, так один сплошной поток жалоб то на короля лангобардов Дезидерия, то на герцога Беневентского. Конечно, франки поклялись в свое время защищать Папу, и Пипин даже дважды воевал с Ломбардией и положил на алтарь апостолу Святого Петра ключи от двадцати городов, но сейчас его жалобы мне не нужны. Нам нужен мир. Долгий и прочный, дабы утвердились дети мои во власти и обратили свои взоры на защиту границ от поползновений проклятых язычников саксов. Да и бритты докучают.

– Хорошо! – неожиданно произнес епископ и пошлепал тощими ногами в горячей воде. – Что бы я делал без этих целебных источников. Право, истинное облегчение приносят они страждущим.

– Да ты не слушаешь меня, Эгельхарт.

– Слышу, слышу! Этот бородатый лангобардский бочонок мудр. Сосватать двух своих дочерей за Арихиса Беневентского и Тассилона ловкий ход. И хотя баварец приходится вашей семье родственником, неизвестно, на чьей стороне он окажется, вздумай франки вмешаться в дела его тестя Дезидерия.

– Мне нужен мир и с Папой и с ломбардцем. Но как? Как примирить их ненасытную алчность? Стефан Третий, даром что наместник Бога на земле, жадностью не уступит не только королю лангобардов, но и легендарному Мидасу, в своем стремлении к богатству превращавшему в золото все, к чему бы ни прикоснулся.

Эгельхарт с изумлением взглянул на Бертраду. Он явно не ожидал подобных познаний от вдовствующей королевы.

Та заметила и улыбнулась.

– Это все Фулрод со своими рассказами о греках и римлянах.

– Ты сетуешь на их алчность? Но разве франки отдавали хоть раз кому-нибудь без боя принадлежавший им кусок?

– Да, да, Эгельхарт, я понимаю. Однако мне бы хотелось видеть христианский мир единым.

– Достойное желание.

– Так что же делать?

– Я думаю, ты, Бертрада, уже приняла какое-то решение и сейчас хочешь лишь в нем утвердиться. И я догадываюсь какое! Да и выбор невелик. Либо оказать помощь Папе силой оружия, но это война с лангобардами, либо примирить Рим и Павию, связав каким-либо союзом Дезидерия и таким образом удерживая его от притязаний на папские земли.

– Мой сын Карломан не будет воевать с Ломбардией.

– Да, королева. Он ведет свою политику в Италии, рассчитывая, что рано или поздно она сама упадет к нему в руки вместе с ключами от Вечного города. Твой старший Карл мог бы вмешаться, но… Путь в Италию для него лежит через земли Карломана, а насколько я знаю, братья не слишком жалуют друг друга.

– Увы, Эгельхарт, увы! Карломан не оказал старшему брату никакой помощи против взбунтовавшегося Гунольда Аквитанского, заявив на встрече в Монконтуре, что Аквитания – владения Карла, и пусть он сам разбирается со своими подданными. Карл был просто взбешен.

– В отличие от брата, Карломан удачно женат, – неожиданно проговорил епископ Дюренский.

Резкий переход в теме беседы заставил Бертраду вздрогнуть, и это не укрылось от проницательного взгляда старика.

– Я угадал, Бертрада? Ты ведь об этом думаешь?

– Ты, как всегда, читаешь мои мысли, Эгельхарт.

«Когда есть что читать», – подумал старик, однако вслух произнес совсем иное:

– У Дезидерия есть еще дочь, Дезидерата. Говорят, она красива, хоть и тоща; умна, правда, избалованна…

– И привыкла к роскоши, – рассмеявшись, продолжила Бертрада, которой понравилась своеобразная характеристика спесивой ломбардской принцессы. – Ничего, обломается!

– Правда, вот беда, Карл-то уже женат, – продолжил Эгельхарт, – и даже имеет сына.

– Женат? – презрительно фыркнула королева-мать. – Ну эту-то задачу я решу.

Неожиданно за окнами, выходящими во внутренний мощенный камнями двор, прогрохотали копыта, и секунды спустя вошедший служка проговорил:

– Господин! Только что вернулся наш ключник, он говорит, что видел, как проехал с отрядом король Карл.

Бертрада резко поднялась с широкой скамьи и повернулась к служке.

– С победой? – требовательно спросила она.

– Ключник думает, что да, ваше величество. Воины ехали веселые, а король Карл даже чему-то рассмеялся.

– Мы продолжим беседу в следующий раз, Эгельхарт. Но ты верно угадал, что я задумала. Я попытаюсь примирить наших христианских государей, а для этого женю Карла на этой неженке-лангобардке. Думаю, таким образом мы удержим Дезидерия от новых притязаний на владения Святой Церкви. Прощай.

– Прощайте, ваше величество, – ответил епископ уже в спину удаляющейся Бертраде и, помедлив, тихо повторил: – Прощай.

«Господи! – спустя несколько минут думал епископ Дюренский. – За что ты так наказываешь меня, что я должен одобрять бредовые идеи. Я слаб и стар, Господи, и хотел бы провести остаток своих дней на покое и в достатке. Но если за этот достаток и спокойствие мне приходится становиться дураком, воистину грехи мои безмерны.

Удержать лангобардского волка? Как же? Нет, Бертрада, своего повесу Карла ты, может, и женишь на принцессе… Да и несложно это. Сомневаюсь я, что этот жадный до каждой деревенской красотки наследник Пипина слишком любит свою Химильтруду, чтобы не уступить матери. Но на этом все! Дезидерий тебе не по зубам, Бертрада. Ты думаешь, что можешь заменить Пипина и править франками и остальным христианским миром? Нет! На голодного волка нужен другой, еще более голодный и страшный хищник. А ни ты сама, ни дети твои не способны и на четверть стать вровень с его силой, злобой и коварством. Ты считаешь, что умна и сможешь установить «Pax Romana et pax Christi» [29] на Западе, но это заблуждение, миф; Карломан, считающий себя хитрым и ловким государем, – никто, он не может защитить даже собственный ужин; а Карл – с его-то энергией – может лишь бегать за девками, хлестать пиво и пропадать на охоте. Удивительно, что он разгромил герцога Аквитанского, если правда, что Карл вернулся с победой.