Жизнь и смерть Гришатки Соколова

Гришатка молчал, не признавался. Однако потом рассказал.

- Ах она такая, разэтакая! - гудел великан. - Да как она посмела забижать государева человека? Ах, ах! Ну, мы ей покажем!

- Да я сам виноват, - пытался защитить Галию Гришатка.

Однако Хлопуша не слушал его.

- То-то я смотрю: глаза у нее так и бегают, так и бегают. Да ты не горюй, Гришатка. Мы тебе на шапку новый поставим верх. Еще лучше будет. Желаешь - атласный. Желаешь - парчовый. Хочешь, садись верхом на коня, неожиданно предложил Хлопуша.

Поменялись они местами. Рад Гришатка до смерти. Вот научится ездить верхом - берегись, Галия!

В отличие от Хлопуши, дядя Митяй оказался на редкость сварлив. То ему сено в санках плохо подмощено, то кони тихо бегут, то Гришатка все время вертится.

- Неспокойный я очень, - сознавался дядя Митяй. - Душа у меня в раздражении. А почему? Жизнь извела, Гришатка.

Дядя Митяй хотя ростом и мал и с виду хил, зато по рукам сразу видать - человек рабочий. Руки у него широкие, совками, цепкие. И аппетит хороший. На первой же остановке умял целую баранью ногу и не крякнул. Куда только лезет?

- Наголодались мы на заводах, - смущаясь, объяснял дядя Митяй.

На восьмой день к вечеру, проехав с начала пути без малого триста верст, путники приблизились к поселку Авзяну.

- Тут он и будет, Петровский, рода Демидовых, наш, стало быть, завод, - сообщил дядя Митяй.

За эти дни отряд Хлопуши вырос до ста пятидесяти человек. То в степи к нему примкнуло сорок человек конных башкир, то, откуда ни возьмись, появилась целая толпа безоружных крестьян, потом в лесу, уже почти у самого Авзяна, присоединилось человек пятьдесят углежогов.

- Постой с людишками тут, - предложил дядя Митяй Хлопуше. - Заночуй. А я вмиг слетаю в Авзян, упредить надобно.

Утром дядя Митяй вернулся.

- Сполнено, - заявил он Хлопуше. - И пушки есть, и мортиры - целых три штуки, и ядра в большом количестве. И людишки работящие нас ждут. Вот так-то.

- Благодарствую, - произнес Хлопуша.

ВЕЧНООТДАННЫЕ

Заводской люд встретил Хлопушу торжественно. И не только потому, что он был посланцем самого царя императора, но и потому, что сам Хлопуша произвел на всех огромное впечатление.

- Ух, батюшка, да и ты-то порченый! - кричали люди, завидя безносое лицо Соколова. - Видать, и тебе не сладко пришлось в жизни.

- Не сладко, не сладко, работнички, - отвечал Хлопуша. - Да что было - прошло, миновало. Нынче все круто в другую сторону. Царь Петр Федорович, долгие лета ему, нынче всех нас, сирых и битых, великий заступник. Ура царю-батюшке!

- Ура! - кричали работники.

Собралось их на заводской площади тысячи две. Изможденные, лица в дыму и копоти. Одежонка - рвань. Стоят, смотрят воспаленными глазами на огромную фигуру Хлопуши, ловят каждое слово.

Тут же на площади был оглашен манифест Пугачева. Говорилось в нем, что царь-батюшка дарует рабочим людям всякие вольности и шлет им свое царское благословение.

И снова "ура" всколыхнуло воздух.

В общей толпе Хлопуша заметил группу людей, закованных в цепи. Все людишки, как тень, а эти и вовсе: кожа да кости. Не человеки, а слезы.

- Что за народ? - обратился Хлопуша к дяде Митяю.

- Это вечноотданные, батюшка.

- Какие еще вечноотданные?!

- А это те, батюшка, которых вместо вечной ссылки в Сибирь сюда - к нам на завод. До конца своих дней так в цепях им и маяться. Из них многие к тачкам прикованы. Так и спят, так и работают. О, господи!

Нахмурилось лицо у Хлопуши.

- Эй! - закричал. - Кто здесь вечноотданные, выходи-ка сюда!

Загремели люди цепями, потянулись к Хлопуше. Собралось их человек пятьдесят.

- Люди вечноотданные, - забасил Хлопуша. - Мученики и перемученики. Голос его сорвался, из глаз проступила слеза. - Люди без роду и племени. Отцы и брательники. - Голос Хлопуши снова окреп, понесся могучим гулом. Быть вам отныне не вечно униженными, быть вам вечно свободными. На веки веков. Эй, кузнецы! Живо! Немедля оковы долой!

- Батюшка, избавитель! - бросились колодники в ноги Хлопуше.

Потом Хлопуша устроил суд над управителем Авзяно-Петровского завода. Под одобрительный гул толпы управитель был тут же повешен.

На следующий день Хлопуша стал проверять заводское хозяйство. Приказал показать ему мортиры и пушки.

И вдруг выяснилось - исчезли куда-то мортиры. Обыскали весь завод. Нет их, словно и не было.

- Были, были они! - уверяет дядя Митяй. - Как я в ночь приходил были. Их, никак, управитель куда запрятал.

- Эх ты, рано вздернули управителя! - сокрушался Хлопуша.

А вечером на Хлопушу свалилась вторая беда. Пропал куда-то Гришатка.

- Да был он, был! - разводил руками дядя Митяй. - Туточка все время крутился.

- Не уследил. Не усмотрел! - ревел Хлопуша. - Дитятко! Где же ты, дитятко?

БАДЬЯ

С Гришаткой случилось вот что. Крутился, крутился он возле Хлопуши и дяди Митяя, ходил, ходил по заводу, потом надоело. Пошел он бродить по улицам Авзяна. Тут его и окружили мальчишки:

- Глянь, глянь, шашка висит!

Разговорился Гришатка с ребятами. Шашку достал из ножен. Рубанул залихватски направо, налево.

Разинули авзянские ребята рты:

- Настоящая!

Дивятся мальчишки. Это тебе не Галия. Приятно Гришатке.

Принялся Гришатка про шапку хвастать. Рассказал, что шапка с царской головы. Что за меткую стрельбу шапка ему досталась. А верх (пока нового верха у шапки не было, Хлопуша наскоро стянул мерлушковые бока ниткой) это Гришатка прострелил влет, чтобы доказать одной глупой девчонке свое умельство.

Не отстают от Гришатки ребята, ходят за ним по пятам.

- А у нас рудники есть, - вдруг заявил кудлатый, конопатый мальчишка. - Глубо-о-кие!

Побежали они смотреть рудники. На шахтах в этот день и в прошлый работы не было. По случаю приезда посланца от государя прекратил работу Авзянский завод. Подошли ребята к одной из шахт. Большая дыра в землю уходит. Над дырой, как над колодцем, на подпорках большое бревно. На бревне веревка намотана. С другой стороны веревки - бадья.

- Это для спуска вовнутрь, - стал объяснять конопатый. - Руда-то, она под землей. Саженей в полсотни. Там ее добывают, потом на завод.

Заглянул Гришатка в дыру - ничего не видно.