Битва дипломатов, или Вена, 1814

 «Невозможно предугадать, что у него на уме, — жаловалась Доротея. — Никто не умеет так молчать, как он». Тем не менее ей с Эдмоном удалось произвести на свет троих детей: Наполеона Луи, или Луи, после падения императора, Доротею Шарлотту Эмили и Александра Эдмона. Доротея находила утешение в детях, во всем остальном супружество было безрадостным и тягостным.

Затем, летом 1814 года, незадолго до конфесса, произошла трагедия. Дочь Доротеи заразилась корью, страшным заболеванием начала XIX века. После некоторой поправки ее состояние внезапно ухудшилось, и девочка умерла.

Доротея сходила с ума от горя и переносила страдания в одиночестве. Эдмон пропадал на военной службе и видел девочку при жизни лишь несколько месяцев. Все родственники находились либо в Берлине, либо в Курляндии, либо на курортах в Центральной Европе. Единственным человеком, навестившим ее в эти тяжелые дни, был Талейран. Министр оторвался от своих дел и приехал к Доротее, чтобы утешить молодую мать.

Доротея нуждалась в участии и переменах. Так случилось, что тем же летом Талейран предложил ей поехать с ним в Вену на конгресс. Она будет хозяйкой посольства. Доротея приняла предложение. Ее уже ничто не удерживало в Париже. Конечно, ей будет не хватать детей, но они останутся с матерью Доротеи, герцогиней. В любом случае конгресс продлится всего несколько недель.

Загоревшись новыми впечатлениями, Доротея начала подбирать платья, веера, маски, чулки, туфли и украшения, а лакеи погрузили огромные сундуки в кареты. 16 сентября Доротея и Талейран отбыли в Вену вместе.

Талейрану действительно пригодились ее таланты. Она была красива, грациозна, обворожительна и, самое главное, необыкновенно умна. Доротея обладала уникальным даром вести беседу и располагать к себе людей. Другие салонные хозяйки могли продемонстрировать больше светской изысканности и изощренности, но юность и невинная неопытность Доротеи обеспечивали ей свое особое место в высшем обществе Вены.

Глава 5

«БОЛЬШАЯ ЧЕТВЕРКА»

Уличные артисты достойно подготовились к наплыву венценосцев, царедворцев и других знатных особ. В кукольных театрах по всему городу появились новые аттракционы, устраивались красочные представления с участием животных, один дрессировщик показывал обезьяну, сову и акулу, которую он якобы поймал в море у Триеста. В зоопарке дворца Шёнбрунн можно было посмотреть на ручных птиц, медведей, двух верблюдов, бизонов и кенгуру, привезенных из Новой Голландии, ставшей теперь Австралией.

Особенно привлекал всех огромный парк Пратер в северной части города, где прежде были королевские охотничьи угодья. Там открылись кафе, ресторанчики, танцзалы, игорные дома, оформленные в виде китайских и индийских пагод, швейцарских шале или хижин дикарей. В парке были отведены специальные места для фестивалей, конных выездов и пеших прогулок. Высоченные деревья этого «чудо-леса», по описанию месье Каде де Гассикура, «создавали тени, покрывавшие землю зеленым ковром, который никогда не золотили лучи солнца».

Один антрепренер открыл в парке «механический оптический театр», в котором он демонстрировал «эпизоды войны», например, «пожар в Москве» или «Битву при Лейпциге». Он показывал и вступление союзников в Париж, которое изображали «более тысячи движущихся фигур».

Любознательные гости бродили по узким, кривым улицам вокруг собора Святого Стефана и непременно попадали на базарные площади Внутреннего города. Даже Эмили, супруга лорда Каслри, привыкшая к чудесам лондонского Уэст-Энда, пришла в восторг от увиденных красот. «Бог мой, — говорила она мужу, — что за восхитительный город! Какие магазины! Я чуть не свернула шею, разглядывая витрины».

Лавочники и предприниматели всех мастей предвкушали, что будут купаться в золоте. Трактирщики, рестораторы, владельцы кафе и театров готовились принимать, потчевать и развлекать самых богатых и влиятельных лиц Европы и их огромную свиту. Хорошие барыши надеялись заработать шляпники, перчаточники, изготовители париков и игрушек, портные, швеи, парикмахеры, пекари, мясники и цветочницы.

Домовладельцы подсчитывали сказочные доходы, зная, что в городе негусто с жильем. Некоторым делегациям, как, например, испанцам, поселившимся рядом с британцами на Миноритенплац, посчастливилось снять особняки. Другим же иностранным миссиям пришлось размещаться в меблированных комнатах или в мансардах и даже на чердаках.

Прусский посол Вильгельм фон Гумбольдт приехал в Вену еще в августе, но смог найти, по его словам, «лишь дыру в стене». Рента выросла баснословно. Владельцы жилья возле дворца Хофбург потирали руки: если, как ожидалось, конгресс продлится три — шесть недель, то они окупят всю свою недвижимость.

Цены поднялись буквально на все. Мясо стоило в разы больше, чем месяц назад, и горожане клеймили мясников за произвол. Дрова уже обходились в 50 гульденов за один корд [2], не считая стоимости «гужевой перевозки, распила и рубки». Подорожали свечи ввиду предстоящих балов, банкетов и других вечерних развлечений. Выросло в цене мыло в ожидании того, что, как кто-то в шутку сказал, конгресс «произведет горы грязного белья для стирки».

Виноделы из ближайших долин спешили закупорить бутылки и везти их на рынок. Пекари сотворили специально для конгресса новый рулет, хотя, по мнению хулителей, надо было вооружиться хорошими очками, чтобы разглядеть в нем ломтик мяса.

Толпы зевак собирались взглянуть на то, как ходит гоголем Меттерних, пыжится русский царь и ковыляет Талейран. Народ замечал каждую мелочь: кто и в какую таверну, кафе или трактир поехал, кто и какие «жуткие» чаевые оставил. Привлекало внимание малейшее событие. Наблюдательный Фридрих Антон фон Шёнхольц отметил: «Если где-то ставили леса, мыли карету или выбивали ковры, вокруг моментально образовывалась группа заинтересованных людей».

Объявление о созыве конгресса для решения судеб Европы пробудило воображение и заставило двинуться в путь сотни делегатов даже из крошечных германских княжеств и швейцарских кантонов. Папа римский послал государственного секретаря кардинала Консальви, а султан Османской империи направил в Вену своего советника Маврожени. Даже маршалы Наполеона делегировали представителя для защиты прав на собственность, подаренную императором до того, как они его предали.

Пасынок Наполеона князь Евгений де Богарне, бывший наместник в Италии, все еще не снявший наполеоновскую униформу, приехал в Вену, чтобы отстаивать свои интересы: ему по Парижскому договору обещали дать государство, какое именно — еще предстояло выяснить. В числе сонма германских князей был Карл Август, герцог Веймара, великодушный патрон Гете, Шиллера, Гердера, Виланда и многих других поэтов и прозаиков, превративших крохотное герцогство в «литературную Аркадию».

Приехали в Вену и несколько представителей династии Рейс, предки которых правили мизерным княжеством Рейс еще в XI веке. Все мужчины в этом роду носили имя Генрих (Генрих Высокий, Генрих Короткий, Генрих Смелый и так далее, хотя перед наступлением XVII столетия они стали нумероваться, дошли до ста, а потом открыли счет заново). Династия разделилась на старшую ветвь, представленную на конгрессе князем Генрихом Рейсом XIX, и младшую, ее представлял князь Генрих Рейс XXII. На конгресс в Вену явились также Генрих LII и Генрих LXIV.

Гораздо менее заметен на конгрессе был двадцатидевятилетний эрудит по имени Якоб Гримм, входивший в маленькую делегацию Гессен-Касселя. Он с братом Вильгельмом Гриммом только что, два года назад, опубликовали книгу «Kinder — und Hausmarchen», известную теперь как «Сказки братьев Гримм». Якоб собирался употребить свободное время в Вене на сочинение нового сборника сказок и издать его сразу же после конгресса.