Александр Македонский

Таким образом, военное превосходство строилось на прочной финансовой базе. И дело не в том, что фракийские рудники попали во владение Филиппа, а просто он сумел их рационально использовать и вообще хорошо понимал необходимость увеличения доходов государства. Так Македония сделалась одной из самых мощных в финансовом отношении держав Эгеиды. Это привело к новому соотношению сил в мире и сделало возможным, во-первых, создание технически превосходно оснащенного войска и, во-вторых, проведение политики с позиций «звонкой монеты».

Возвышение Македонии как в финансовом, так и в техническом отношении могло произойти быстро еще и из-за исключительной нерешительности и медлительности правителей эллинских городов.

Эллада оказалась намного слабее не только в военных и государственных вопросах, но и (а это не менее важно) уступала Македонии в моральном отношении. Как известно, истинная этика основывается на уважении прав другой стороны. Однако кем были Афины для своих союзников? Разве у союзников не отбиралось последовательно одно право за другим? Разве их не отягощали все новыми и новыми поборами? А Лисандр, разве он лучше поступил со своими декархиями [17]? Не говоря уже о Фивах, которые всегда думали только о собственных интересах. Неизменно действовал один лишь непреложный закон корыстолюбия и тот эгоизм, который всегда компрометировал себя. Повсеместно мы видим и у других греческих городов ту же органическую неспособность уважать права соседей. Отсюда и результат: разложение и распад всех объединений, раздробленность и взаимное недоверие греков по отношению друг к другу. Отсюда же проистекают отсутствие национального единства и взаимная вражда. Этот всеобъемлющий эгоизм полиса неизбежно должен был погубить нацию, а вместе с ней и отдельные государства.

Поскольку греческие государства не в силах были подняться над своими бедами, то, казалось, существовал лишь один путь к спасению — достичь объединения народа вокруг какого-нибудь «великого избавителя». Еще Ксенофонт в своей «Киропедии» предугадал необходимость появления подобной личности. Однако совершенно четко и ясно это сформулировал только Исократ. Он сказал, что великая личность должна поднять мир городов-государств над мелкими раздорами и взаимным недоверием и объединить их панэллинской идеей.

Подобные рекомендации напрашивались сами собой. Разве Филипп не обладал всеми данными, которые предопределили ему роль рулевого — спасителя потерпевшего крушение корабля? Разве в нем не воплощалась огромная реальная власть в сочетании с ярко выраженным уважением к традиции? Разве, будучи македонянином, он не испытывал чувства признательности к эллинам за их культурную миссию? Разве не был он сам эллином, ведя свой род от Гераклидов, и не считал себя обязанным оказать помощь собратьям? Таким образом, Филипп не мог не прийти к мысли о необходимости создания такой формы правления, которая не была бы орудием угнетения подопечных государств, а сохранила бы им полную автономию, освободив, однако, от язвы партикуляризма.

Только Филипп мог выдвинуть столь величественную и грандиозную программу. Его государство располагало достаточным числом подданных, доходами и другими средствами. Он не нуждался в экономической эксплуатации эллинских городов. Македонское государство было достаточно богато. Для полного блеска в короне Филиппа недоставало лишь одного «драгоценного камня» — благородной и благотворной красоты греческой культуры.

В своем письме Филиппу в 346 г. до н. э. Исократ выразил надежду, что македонскому властителю удастся склонить эллинов к объединению. В действительности же осуществление ее потребовало бы принуждения, без которого не обходится ни один процесс, связанный с объединением, так как приходится преодолевать сопротивление народов, отстаивающих свою самостоятельность. Можно ли было ожидать от полиса, что он добровольно откажется от своей высокой миссии решать судьбы Эллады согласно собственному мировоззрению? Правда, Филипп старался, достигнув главенствующего положения, и в своей панэллинской практике уважать права и достоинство полисов, всячески щадя их престиж и независимость. Однако противники Филиппа, сохраняя партикуляризм, в свою очередь, склонялись к идее панэллинизма. Как известно, Демосфен, замечательный оратор и политический деятель, наиболее ярко выражал антимакедонские тенденции эллинского полиса. Он воплотил в себе всю гордыню эллина, проповедовал устарелый, закосневший, но еще достаточно впечатляющий символ эллинской веры. Единственной гарантией свободы Демосфен считал полис. Филипп же нес с собой деспотию и тиранию, но никак не гегемонию. Для Демосфена Филипп не был ни эллином, ни Гераклидом, а просто самым сильным из варваров. Однако он стоял на довольно зыбкой почве, особенно когда гордые Афины предпочли искать защиты от северных варваров, опираясь на союз с исконным врагом эллинов — еще более «варварскими» персами.

И все же Демосфену удалось не только посеять недоверие к Филиппу, но и создать сильный антимакедонский блок, разрушить который мирным путем было невозможно. Оставался лишь один путь — война. Таким образом, судьба эллинского мира была решена насильственно в кровавой битве при Херонее в 338 г. до н. э.

Одержав победу и став властителем всей Эллады, Филипп не стремился сразу же воспользоваться лаврами победителя. Он отказался даже от преследования разбитого противника. Хотя с Фивами Филипп обошелся достаточно сурово, к Афинам и всей остальной Элладе он отнесся довольно доброжелательно, словно хотел одержать еще одну победу — уже над сердцами озлобленных эллинов. То, что впоследствии Александр предлагал персам, Филипп предложил грекам: пусть впредь не будет ни победителей, ни побежденных. Филипп не намеревался насильственно объединить в единое государство два народа, в его расчеты не входило расширение границ державы, которое было в равной мере нежелательным ни для самих македонян, ни для эллинов.

Скорое всего он стремился объединить эллинские полисы и возглавить их.

К сожалению, мы не можем здесь останавливаться на деталях и нерешенных проблемах. Нам достаточно установить важнейшие особенности нововведений Филиппа. Греческие города по предложению Филиппа заключили между собой вечный мир. Этот мир давал каждому из них автономию, исключал любую войну между полисами в будущем и гарантировал от насильственных политических переворотов, независимо от того, будет власть демократической или олигархической. Для соблюдения договора был создан совет — синедрион, созывавшийся в Коринфе регулярно, а также, если возникала необходимость, и на внеочередные заседания. В синедрион входили представители городов-государств и областей. Как автономный представительный орган эллинских полисов, синедрион имел право судить нарушителей мирного договора и обсуждать все панэллинские дела. Для проведения в жизнь военных решений, принятых синедрионом, участники его заключили симмахию(нечто вроде военного соглашения) и избрали «навечно» гегемоном македонского царя, который стал главнокомандующим объединенных союзных контингентов. Он имел право собирать и в каждом случае определять размеры ополчения, а также вносить различные проекты и назначать внеочередные заседания синедриона [18].

Известна еще только одна такая идея государственного устройства, где также гениально объединялись, казалось, совершенно несовместимые принципы. Это принципат Августа. Подобно тому как в установлениях Августа сосуществовали республиканские и монархические принципы, так и здесь были объединены партикулярная автономия, национальная самостоятельность и гегемония. Если подходить с формальных позиций, надо признать, что не только автономия полиса, но и национальная независимость выглядели почти неограниченными, ибо Филипп, не являясь членом Союза, не имел в нем права голоса. Хотя царь и мог созывать синедрион в экстренных случаях, внося свои предложения, Филипп в Союзе представлял лишь исполнительную власть. Однако и этой властью Филипп обладал не как представитель Македонии. Несмотря на то, что власть реально принадлежала македонскому царскому дому и была наследственной, греки считали, что ими правит не Филипп — македонский царь, а Аргеад, ведущий свой род от Геракла. По-видимому, не существовало никаких союзнических обязательств, непосредственно связывавших Македонское государство с эллинскими полисами. Оба народа объединяла лишь персональная уния между союзом греческих городов и Аргеадами. Только в плане этих личных взаимоотношений союзные города обязывались соблюдать «греческий мир» и не совершать никаких «враждебных акций», т. е. не поддерживать лжепретендентов на македонский престол.