«Теория заговора». Историко-философский очерк

На первый взгляд, концептуальное ядро «теории» «праславянской цивилизации» является паранаучным и напрямую не соотносится с «теорией заговора». Но отсутствие конспирологического аспекта в содержании теории компенсируется конспирологической формой бытования самой теории «праславянской цивилизации». Ярким подтверждением тому служит развернувшаяся дискуссия вокруг «Велесовой книги», которая была объявлена уникальным памятником истории русичей одними и фальшивкой другими. Конспирологический характер носит уже само обнаружение её в 20-е гг. XX века. Эмигрантский историк-любитель Ю. П. Миролюбов, живший в Бельгии, знакомится с Ф. А. Изенбеком, бывшим полковником Белой армии. В студии Изенбека, занимавшегося художественным творчеством, Миролюбову демонстрируют доски, покрытые загадочными письменами. По словам полковника, доски попали ему в руки во время гражданской войны в России, были случайно найдены в разорённом дворянском имении князей Задонских в Великом Бурлуке Харьковской губернии. Более пятнадцати лет уходит у Миролюбова на переписывание и дешифровку текста, так как Изенбек запретил выносить доски за пределы студии. После смерти Изенбека в 1941 г. следы таинственных дощечек теряются. Публикуются фрагменты «Велесовой книги» только в 1957 г. в выходящем в Сан-Франциско ротапринтном журнале «Жар-птица». Полностью текст издаётся уже после смерти Миролюбова, другим непрофессиональным историком С. Лесным (Парамоновым) в 1966 г. Таким образом, по-своему справедливы слова А. И. Асова, ведущего российского велесоведа: «История спасения “Книги Белеса” необычна, и многое в ней приходится объяснять редким и счастливым стечением обстоятельств» ^{729}.

Современный исследователь И. Н. Данилевский выдвигает весьма остроумную версию происхождения истории открытия «Велесовой книги». Он обращает внимание на схожий сюжет в повести Д. Лондона «Сердца трёх», когда главным героям старый индеец передаёт «клубок бечёвок, завязанных в узлы», оказавшийся узелковым письмом древних майя. Указывая на очевидные совпадения, Данилевский делает вывод: «Судя по всему, это не случайно. Ю. П. Миролюбов просто хорошо знал творчество Джека Лондона. И когда фантазия ему отказала, использовал готовые образы» ^{730}. Предположение Данилевского, при всей его оригинальности, не представляется нам абсолютно верным. Указанный эпизод из повести Д. Лондона является типическим для приключенческой литературы. Сошлемся хотя бы на романы Р. Хаггарда, Л. Буссенара, Л. Жаколио. Кроме того, предложенное объяснение предполагает наличие некоторого элемента литературной игры, свойственной ушедшей эпохе Серебряного века и наступающему веку постмодернизма. Но, как нам известно, Миролюбов, несмотря на то, что был непрофессиональным историком, крайне серьёзно относился к своим разысканиям. Показательно, что интерес к русской праистории у Миролюбова был обусловлен его поэтическими опытами. По просьбе брата Николая, погибшего в годы гражданской войны, Миролюбов собирал материалы для исторической поэмы «Песнь о Святославе Хоробре, князе Киевском», которая представляла собой поэтическую метафору с достаточно прозрачными иносказательными образами. Поэтому если он и сознательно совершает подлог, создав «Велесову книгу», то опирается на иной образец, а не на тривиальные ходы развлекательной литературы.

На наш взгляд, более адекватным вариантом идентификации истории происхождения «Велесовой книги» служит конспирологическая модель, наиболее ярко проявившаяся на отечественной социокультурной почве. Мы имеем в виду, прежде всего, историю появления одного из знаковых текстов «теории заговора» — «Протоколов сионских мудрецов». Следует заметить, что существует несколько основных версий происхождения «Протоколов», изложенных, с теми или иными отклонениями, как отечественными, так и зарубежными конспирологическими авторами. Следует подчеркнуть, что в нашем анализе мы обращаемся не к научным источникам, посвященным возникновению «Протоколов сионских мудрецов», а именно к представлениям об этом в отечественной конспирологической мысли.

Итак, в первую очередь нас интересует история знакомства широкой публики с текстами «Протоколов». Согласно большинству версий, «Протоколы», получившие известность после публикации их С. Нилусом в приложении к своей работе «Великое в малом» в 1905 г., имели хождение и до этого момента в рукописных и гектографических вариантах. «Первый публикатор Сионских протоколов- Ф. П. Степанов в 1895-1897 годах не сделал никакого предисловия к изданию и только спустя 30 лет оставил письменное свидетельство, что получил их от чернского уездного предводителя дворянства А. Н. Сухотина. Последний же взял их у одной знакомой дамы (фамилию он не назвал), проживавшей в Париже, которая в свою очередь нашла их у своего приятеля, кажется, из евреев, тайно перевела и привезла в Россию» ^{731}. Уже здесь явственна параллель: оба источника до своего официального обнародования были знакомы узкому кругу избранных [34], что придаёт работам некоторую таинственность и указывает на необычные источники их возникновения.

Если говорить о текстологической проблеме, обратим внимание на наличие такого момента, как описание репродукции текста. Как говорилось выше, Миролюбов особо подчёркивал тот факт, что «Велесова книга» копировалась им в течение пятнадцати лет. В истории появления «Протоколов» присутствует аналогичная деталь. «В Югославии, в Бана-Лука, знакомая графа И. С. Ланского Маньковская сообщила ему, что её кузина Лотина рассказывала ей в Футоге (Югославия), <…> что в 1896-м (или 1897-м) она видела в имении Алексея Николаевича Сухотина “Медведки” Тульской губ., как сестра Сухотина, Варвара Николаевна, в беседке в саду переписывала рукопись Сионских протоколов, написанную зелёными чернилами» ^{732}.

В дальнейшем следы рукописи теряются на долгое время, и всплывает она уже в советское время в связи с бернским процессом середины 30-х годов. В 1933 году еврейская община Берна подаёт в суд на швейцарских распространителей «Протоколов», обвиняя их в торговле «непристойной литературой». Целью иска было не просто доказательство «непристойности» текста, но и куда более масштабная задача — признание «Протоколов» фальшивыми, продуктом «царской охранки». В качестве организатора «написания» исходного текста был назван П. И. Рачковский — руководитель заграничной агентуры Департамента полиции. Эксперты со стороны истцов сделали запрос в Ленинскую публичную библиотеку, откуда пришло подтверждение о наличии в отделе редких изданий рукописи под названием «Древние и современные протоколы собрания сионских мудрецов». Подтверждением тому служили пересланные пять фотокопий титульного листа рукописи и первых страниц. Через Австрийскую национальную библиотеку с аналогичной просьбой — предоставить фотокопию рукописи — обратился Ионак фон Фрейенвальд — эксперт стороны ответчиков. «В письме от 16 марта 1937 года Библиотека им. Ленина сообщила национальной библиотеке, что названное издание в её фондах отсутствует и в связи с этим никакая иная информация по этому вопросу не может быть представлена» ^{733}. Эта деталь дала возможность впоследствии адвокату ответчиков Руфу поставить под сомнение подлинность предоставленных стороной обвинения документов.

Таким образом, мы можем зафиксировать ещё одну параллель в бытовании двух текстов. Как в случае с «Велесовой книгой», так и при обращении к «Протоколам сионских мудрецов» — утраченными оказываются источники текста. Так, от «Велесовой книги» сохранился лишь «фотостат» одной из дощечек, присланный С. Лесным в 1960 г. в Советский славянский комитет АН СССР. Исследование «фотостата» оказалось затруднено тем, что сфотографирована была не сама дощечка, а её рисунок. Таким образом, учёные столкнулись с отсутствием даже аутентичной копии материала. В отношении «Протоколов» наблюдается схожая ситуация. Недоступным оказывается первое гектографическое издание, анализ которого, безусловно, прояснил бы происхождение самой рукописи. Причём в обоих случаях находятся объяснения, вполне укладывающиеся в конспирологическую схему. «Версию Степанова, в частности, подтверждает существование гектографированного издания 1895 года, хранившегося ещё в начале 30-х годов в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина. В 60-х годах при проверке фондов библиотеки этого экземпляра не оказалось, он таинственно исчез» ^{734}. Закономерным представляется, что факт отсутствия первоначального варианта текста для конспирологического сознания служит доказательством его истинности. Даже исследователи, критически настроенные по отношению к «теории заговора», вынуждены признать объективную корреляцию между историей текста и его конспирологической интерпретацией. М. Хагермейстер в следующих словах подводит итог всем попыткам отыскать первоначальный вариант «Протоколов», а следовательно, и определить их автора: «Мы можем быть уверены лишь в том, что это издание существовало, по крайней мере, до процесса в Берне, и что оно не является мистификацией. Но главный вопрос — кем, когда и с какой целью был создан этот текст — остаётся открытым» ^{735}.