Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и пол

«Численные», как и «кладежные» «люди», должны были, очевидно, предоставлять татарским послам ночлег, содержание, подводы и т. д., т. е. неститотягло, от которого освобождалось население феодальных вотчин, пользовавшихся иммунитетом. «…Ни толмачи послов на те села не наводят, ни ставят», — читаем в жалованной грамоте московского великого князя Василия II митрополиту Ионе на владения в Юрьевском уезде середины XV в. [1236] «И приставы мои и толмачи татар не ставят», — предписывает Иван III, выдавая в 1467–1474 гг. жалованную грамоту Троице-Сергиеву монастырю на села в Переяславском уезде [1237]. В жалованной грамоте Ивана III Троицкому Махрищскому монастырю около 1471 г. имеется следующий пункт: «…Хто поедет мои пьристав, великого князя, или которой толмач с послы с татарьскими, и те мои приставове и толмачи вь их в манастырьских селех и в деревнях татар не ставят оу их манастырьских людей, и кормов оу них, ни подвод, ни проводников не емлют» [1238]. Содержащееся в жалованных грамотах перечисление в негативной форме повинностей сельского населения монастырских и митрополичьих владений дает возможность представить себе позитивно обязанности «численных людей».

Думаю, что эти обязанности могли быть впервые определены тогда же, когда была организована и служба «ордынцев», т. е. вслед за подавлением Иваном Калитой в 1327 г. восстания в Твери. После того как в результате народных движений 20-х годов XIV в. пала система баскачеств [1239], взаимоотношения русских земель с Золотой ордой стали строиться на новых началах. Московское княжество пыталось взять на себя в этих взаимоотношениях ведущую роль среди других княжеств Северо-Восточной Руси. В этой связи и появились «числяки» и «ордынцы» как особые категории московского городского и подгородного населения. Их социальное происхождение было, по-видимому, разное. «Ордынцы», как можно думать, первоначально принадлежали (подобно «делюям») к числу княжеских холопов (о чем сохранилось воспоминание в «Крымских делах»); затем они превратились в лично свободных дворцовых слуг. «Числяки» — черное население города и подгородных станов. Первые выполняли «службу» как лица, зависимые непосредственно от московских князей-вотчинников. Вторые несли «тягль», как жители городской и пригородной территории, входящие в состав черного посадского мира и подчиненные власти московских князей, которые имели определенные политические и фискальные права в Москве.

Но во второй половине XV в. «числяки» и «ордынцы» сближаются по своему правовому положению. В духовных грамотах Василия II и Ивана III они упоминаются рядом, точно так же как в разъезжих грамотах 1504 г. Ивана III на города Дмитров. Рузу, Звенигород, Кашин, переданные им своему сыну Юрию Ивановичу [1240]. Судя по последним документам, «численные люди», так же как «ордынцы», должны были «тягль всякую тянути» и непосредственно подчиняться московскому великому князю Василию II (в то время как раньше они были подведомственны всем князьям — совладельцам Москвы). «Численные» и «ордынские» земли, оказавшиеся при размежевании в пределах владений удельного князя Юрия Ивановича, административно выделены в единый комплекс, подвластный великокняжеской власти, князю же Юрию не разрешалось «в те численые земли и в ординские… въступатися ничем» [1241].

Что же означают изменения в положении «числяков» во второй половине XV в.? Необходимо, конечно, подчеркнуть внешнеполитический момент. С образованием Русского централизованного государства возникла потребность в известной реорганизации и упорядочении посольской службы, ее сосредоточении под властью великого князя московского. Поэтому и были приведены в единую систему ранее в известной мере разрозненные организации «ордынцев» и «числяков». Но нас интересует сейчас не внешнеполитическая, а преимущественно социально-экономическая сторона дела. История «числяков» и «ордынцев» отразила противоречивые тенденции в развитии русского города XIV–XV вв. С одной стороны, на этой истории (превращение «службы» в «тягль») можно проследить общий рост крепостнических отношений в связи с образованием централизованного государства на Руси, выразившийся в усилении посадского «тягла». С другой стороны, в замене посадским «тяглом» прежней дворцовой «службы» «ордынцев» нельзя не видеть своеобразной трансформации отношений, возникших в сфере княжеского частновладельческого хозяйства, под воздействием порядков, характерных для города в противоположность феодальной вотчине.

§ 6. Монастырское и церковное дворовладение в городах

Продолжая изучение той роли, которую играла в городах собственность на землю отдельных феодалов и феодальных корпораций, надо сразу подчеркнуть, что не только князьям, но и другим землевладельцам, светским и духовным, в городах принадлежали дворы. Так, например, большим числом дворов владели бояре и княжеские слуги в Москве [1242]. Однако о роли феодального дворовладения в городах можно судить лишь на основании данных, относящихся к монастырскому и церковному хозяйству [1243].

На протяжении XIV–XV вв. в ряде городов Северо-Восточной Руси крупнейшие русские монастыри заводят дворы как центры торгово-промышленной деятельности. По актовому материалу можно установить наличие у Троице-Сергиева монастыря дворов во Владимире, Москве, Дмитрове, Переяславле, Ростове, Угличе, Галиче, Нерехте, Кашине, Твери; у Симонова монастыря — в Москве, Дмитрове, Галиче; у Кириллова-Белозерского монастыря — в Москве, Дмитрове, Вологде, Белоозере [1244]; у Иосифова-Волоколамского монастыря — в Волоколамске [1245]. Митрополичья кафедра владела дворами в Москве, Владимире, Переяславле, Нерехте [1246].

Некоторые крупные феодальные духовные корпорации имели в отдельных городах по нескольку дворов. У Троице-Сергиева монастыря было два двора в Дмитрове («один двор внутри города, а другой двор на посаде») [1247]; у митрополичьего дома — 21 двор во Владимире «на митрополичих местех» [1248].

Возникновение церковных и монастырских дворов было связано с развитием промыслов и торговли во владениях духовных феодалов. Так, у Ростова были сосредоточены рыбные промыслы. У Соли Переяславской, Соли Галичской, в Нерехте находились соляные варницы и т. д. На посаде в Старой Руссе владел солеварнями Болотов монастырь [1249]. В Ростове приобрел в середине XV в. соляную варницу «со цреномь» Симонов монастырь [1250]. В ряде источников имеются прямые указания на то, что население городских монастырских дворов занималось торговой деятельностью. Так, в жалованной грамоте серпуховско-боровского князя Василия Ярославича Троице-Сергиеву монастырю 1447–1455 гг. на двор в городе Дмитрове читаем: «…Што у них двор монастырской в городе в Дмитрове, и хто у них… живет… в их дворе в городском, ино те люди купят ли што, продадут ли, ино тем людем не надобеть явленное, ни пятенное» [1251]. То же самое говорится в жалованной грамоте вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого Кириллову-Белозерскому монастырю 1467 г. на двор в Вологде: «А хто в том их жывучи людей дворе купят ли что, продадут ли на Вологде, также им не надобе никоторые пошлины опроче церковных пошлин» [1252]. Жалованная грамота Василия II Троице-Сергиеву монастырю 1453 г. содержит данные о монастырской торговле солью в Галиче («А коли привозит соль манастырьскую их [Троице-Сергиева монастыря] заказщик продавати в город, ино ему не надобе тоя тамга, ни восмьничее, ни иная никоторая пошлина») и о покупке монастырем дров для солеварен («А дрова манастырьскому соловару волно купити оу моих людей») [1253].