Писатели и советские вожди

31 декабря 1943 г. редакция «Крокодила» сообщила Михаилу Михайловичу, что он выведен из ее состава. За день до этого навестивший Зощенко Валентин Катаев не без злорадства изрек: «Ну, Миша, ты рухнул!» [1106].

8 января 1944 г. Зощенко обратился с письмом в ЦК ВКП(б) — к А. С. Щербакову. Признав, что критика повести смутила его своей неожиданностью, он признается:

В конце послания писатель напоминает о своем ноябрьском письме Сталину:

Ответа на это послание Зощенко также не получил, хотя на письме имеется помета: «т. Щербаков ознакомлен» [1108].

11 января 1944 г. секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) по пропаганде и недавний агитпроповец А. Маханов доложил Жданову о подготовленном тексте публикации против Зощенко для «Ленинградской правды» (статья «О вредной повести» в освоенном режимом жанре: «письмо группы читателей»), Жданов, познакомившись с материалом, рекомендовал назвать его «Об одной вредной повести» и усилить «нападение на Зощенко, которого нужно расклевать, чтобы от него мокрого места не осталось»; резолюция заканчивалась выводом: «Это должно пойти не в „Ленинградскую правду“, а в „Правду“» [1109]. Письмо «ленинградских рядовых читателей» напечатали в № 2 журнала «Большевик» — главного идеологического органа ЦК [1110]. Создавалось впечатление, что стоящие за антизощенковскими статьями люди соревнуются друг с другом — кто лягнет писателя больней. В письме «читателей» выражения не выбирались: «Это грязный плевок в лицо нашему читателю… Галиматья, нужная лишь врагам нашей родины»; его вывод крут: «Мы твердо уверены, что в нашей стране не найдется читателей для 25 тыс. экземпляров (тираж „Октября“. — Б.Ф.) повести Зощенко. Редколлегия „Октября“ допустила преступную небрежность, поместив в наше время на страницах журнала это пошлое и вредное произведение» [1111].

На девятом расширенном пленуме Правления ССП, состоявшемся в феврале 1944 г., критика повести Зощенко стала куда более яростной, чем на заседании Президиума в декабре 1943-го. «Серапион» Николай Тихонов, поставленный тогда на пост председателя Союза, по долгу службы старался наравне со всеми [1112].

В Москве жизнь Зощенко становилась все более трудной — его изгнали из гостиницы «Москва», теперь он жил по знакомым. 1 февраля Зощенко писал жене:

Чтобы вернуться домой, в Ленинград, надо было получить разрешение тамошних властей — это было не легко. Главный редактор «Звезды» В. Саянов настоял на том, чтобы в Смольном такой вызов подписали; 2 апреля 1944 г. Зощенко вернулся в Ленинград. 28 июля 1944 г. он писал Л. Чаловой:

Это письмо написано после того, как с Зощенко 20 июля 1944 г. провел беседу сотрудник ленинградского Управления НКГБ СССР. Протокольная запись 31 вопроса и 31 ответа писателя была отправлена все в тот же Агитпроп ЦК и теперь опубликована [1115]. Отвечая на вопросы уполномоченного сотрудника страшного ведомства, Михаил Михайлович вел себя в высшей степени смело; некоторые его ответы кажутся чрезмерно откровенными, понятно, что в 1944-м они были для него исключительно опасными. Например, на вопрос: кто был заинтересован в выступлении против него, Зощенко ответил: «…тут речь могла идти о соответствующих настроениях „вверху“»; очень резко говорил он о современной советской литературе («Я считаю, что литература советская сейчас представляет жалкое зрелище. В литературе господствует шаблон…») столь же определенно отвечал и на вопрос «о судьбе писателей в революционные годы», — вспоминая покончивших с собой Маяковского, Есенина, Цветаеву, погибших в заключении Клюева и Мандельштама, трагически погибших Хлебникова и Блока, расстрелянных Корнилова и Васильева. Был задан Зощенко и вопрос: «Считаете ли вы, что вами все было сделано для того, чтобы отстоять свою повесть „Перед восходом солнца“?», на который он ответил, сохраняя последнюю надежду: «Я сделал все, но мне „не повезло“. Мы с академиком Сперанским написали письмо товарищу Сталину, но это письмо было направлено в те дни, когда товарищ Сталин уезжал в Тегеран, и попало в руки к заменявшему товарища Сталина Щербакову. А Щербаков, понятно, распорядился иначе, чем распорядился бы товарищ Сталин». Без указаний из Москвы сами «органы» ничего сделать с Зощенко не могли, а никаких конкретных указаний, видимо, не поступило, и его «острые» ответы были оставлены без последствий.

31 октября 1944 г. а нарком Госбезопасности В. Меркулов в специальной «Информации» доносил Жданову о политических настроениях и высказываниях писателей. Сообщение о Зощенко было построено в основном на материалах его допроса сотрудником органов («Писатель Зощенко М. М. считает, что критика и обсуждение его повести „Перед восходом солнца“ были направлены не против книги, а против него самого» и т. д.). Вывод был достаточно определенным: «По полученным из Ленинграда сведениям, Зощенко, внешне подчеркивая стремление перестроить свое творчество на актуальные темы, продолжает писать и выступать перед слушателями с произведениями, отражающими его пацифистское мировоззрение» [1116].

Тем не менее, в конце 1944 г. опалу с Зощенко сняли — его снова начали печатать в Москве и Ленинграде, театры интересовались его новыми комедиями, возобновилось издание его книг. В апреле 1946 г. Зощенко награждают медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» (награждали валом всех, но писательские списки просматривали внимательно, и Зощенко не вычеркнули). 6 июля 1946 г. «Ленинградская правда» опубликовала статью о Зощенко Юрия Германа, впоследствии упоминаемую только как «подозрительно хвалебная».

В мае-июне 1946 г. в Ленинграде помимо воли Зощенко произошли два события. Они были связаны с Зощенко и с журналом «Звезда». Роковая роль этих событий в судьбе писателя прояснилась лишь в августе.