Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Заседания Думы открылись, когда русские войска оставляли Варшаву. Старик Горемыкин, уже не вызывавший ни у кого ничего, кроме презрительной усмешки, обратился к собранию в непривычно примирительном тоне, заверив, что правительство «испытывает нравственную потребность» действовать «в полном единомыслии с законодательными учреждениями». Вслед за ним депутаты самой разнообразной политической ориентации, за исключением крайне правых, в своих выступлениях обвиняли правительство в несостоятельности⁷⁶ .

Особенно резко прозвучало выступление лидера трудовиков А.Ф.Керенского, которому суждено было сыграть важную роль в революции. Керенскому в начале войны исполнилось всего тридцать три года, он был честолюбивым адвокатом и восходящей звездой русских социалистов⁷⁷ . Первую славу он стяжал, выступая в качестве защитника на широко прогремевших политических процессах. Искусный оратор, он гипнотически воздействовал на аудиторию, но не обладал ни качествами стратега, ни умом аналитика. В Четвертой думе он быстро выдвинулся как самый зажигательный оратор левых. После ареста в ноябре 1914 года большевистских депутатов (которых он защищал в суде) Керенский стал основным спикером социалистической фракции, легко затмив лидера меньшевиков Николая Чхеидзе. В 1917 году, когда было обнародовано полицейское дело, заведенное на Керенского, стало известно, что с самого начала войны он сплотил социалистическую интеллигенцию против правительства и пытался организовать рабочий совет⁷⁸ . После разгрома русских армий в Польше Керенский выступал за свержение царского режима и саботирование военных усилий России. Осенью того же года он агитировал против участия рабочих в объединенных комитетах, созданных для обеспечения оборонной промышленности (см. ниже), и действовал в соответствии с Цим-мервальдской антивоенной резолюцией, в создании которой сыграл важную роль Ленин. Надо сказать, что в то время между Керенским и Лениным трудно было провести различие, и в глазах полиции он был «главным зачинщиком нынешнего революционного движения»⁷⁹ . Биограф Керенского считает, что летом 1915 года он вместе со своим другом масоном Н.В.Некрасовым и Чхеидзе «был близок к тому, чтобы поднять народные массы на революцию под «буржуазным» руководством»⁸⁰ .

В августе 1915 года Николай II принял два решения, которые для многих современников прозвучали как смертный приговор династии. Первым было решение сместить вел. кн. Николая Николаевича с поста главнокомандующего и самому возглавить командование русскими армиями, вторым — отложить очередной созыв Думы.

Трудно с определенностью сказать, что заставило Николая взять на себя военные заботы, ибо он принял это решение самолично и настоял на нем, не давая никаких объяснений и невзирая на сопротивление большинства членов семьи и почти всего кабинета министров. Годом ранее он дал себя отговорить от такого решения, теперь же был непоколебим. Одним из бесспорных резонов была тревога за судьбу своей армии, которую он искренне любил. Кроме того, им могло руководить желание вдохновить страну в роковые часы и, разделяя с солдатами их тяготы, явить собой пример патриотизма. Возможно, он полагал, что его поступок приостановит политическое брожение и приглушит слухи о сепаратном мире. Супруга, за которой маячила зловещая фигура Распутина, горячо поддержала его. Александра, при всей своей любви и преданности мужу, считала его слишком нерешительным и мягким, чтобы противостоять политикам. Поэтому в отсутствие Николая в столице ей было бы проще усилить политическое влияние, которое защитило бы монаршьи прерогативы.

В этих устремлениях царицу поддерживал Распутин. Григорий Распутин, которого иногда называют «сумасшедшим монахом», не был ни монахом, ни сумасшедшим. Он был крестьянином из Западной Сибири и, вероятно, принадлежал к хлыстовской секте; с царской семьей его познакомил в 1905 году вел. кн. Николай Николаевич. Распутин быстро вошел в доверие благодаря своей способности — по-видимому, с помощью гипноза — снимать боль у страдавшего гемофилией наследника. К тому же «старец» не без успеха умел изображать «человека из народа», донесшего до двора пусть грубый и необразованный, но истинный глас русского народа, в неколебимо верноподданнических чувствах которого царская чета не сомневалась. Хотя связи при дворе позволяли ему вести себя все развязнее, до осени 1915 года настоящим политическим влиянием он не пользовался. Слухи о его дерзости, пьянстве и постыдных оргиях достигали двора, но ни Николай, ни его жена не придавали им значения, считая наветами врагов.

Распутину было крайне выгодно отсутствие в столице царя. Убеждая Николая отправиться на фронт, он думал о политическом влиянии и деньгах, которые окажутся у него в руках. Он знал, что Николай терпит его ради семейного покоя, но не любит и не доверяет ему. В отсутствие царя ему будет легче манипулировать настроениями императрицы и стать «eminence grise»* царского двора. Чтобы побудить царя к отъезду, он стал распространять слух, что вел. кн. Николай Николаевич, которого он числил в стане своих врагов, мечтает взойти на престол⁸¹ . Впоследствии он хвастался, что «потопил» великого князя⁸² . Вернувшись из ссылки в Петербург, Распутин дважды, 31 июля и 4 августа, встречался с царем и уговаривал его возглавить командование, а затем забросал телеграммами такого же содержания⁸³ . Таким образом, за роковым шагом царя стояла именно эта помесь патриотизма и политической интриги.

* Серым преосвященством (фр.).

Если мы не можем в точности сказать, что побудило царя взять на себя командование армией, то причины, заставившие советчиков отговаривать его от этого поступка, мы знаем хорошо. Совет министров опасался, что царь, возглавив армию в момент, когда удача отвернулась от русского оружия, ставит под удар свой престиж. И если войска постигнут новые несчастья (а это было весьма вероятно), вина за них падет исключительно на голову царя⁸⁴ . Кроме того, у Николая вообще была репутация «невезучего»: родился он в день Иова Многострадального, коронацию его омрачила ходынс-кая трагедия, он был отцом единственного отпрыска мужского пола, страдавшего неизлечимой болезнью, он проиграл японскую кампанию и стал первым в истории России царем, которому пришлось уступать самодержавную власть. Что могло заставить поверить, будто человек с такой славой способен принести России победу? И, наконец, не последнюю роль играли опасения, что, пока Николай находится на фронте, власть перейдет к императрице~«немке» и ее презренному духовнику.