Дуэль. Всемирная история

В 1836 г., стремясь как-то компенсировать сдержанность органов законодательной власти и явную неготовность их поставить решительный барьер на пути дуэлянтов, Андре-Мари Дюпен, занимавший тогда, в период правления короля Луи-Филиппа, пост генерального прокурора, объявил, что отныне и впредь дуэли будут рассматриваться как один из видов попытки убийства, а их участники — караться соответствующим образом. Он предупредил, что дуэлянтов — в зависимости от обстоятельств и степени виновности каждого — ожидает целый спектр приговоров от оправдания до смертной казни ^{660}.

Намерение свое власти быстро подкрепили судебным прецедентом, и действительно очень похоже, что это оказало влияние на число смертельных исходов на дуэлях. Опубликованные в 1846 г. статистические данные Министерства правосудия показывают, что в 1828 г., как стало известным, в поединках погибло 29 человек. В 1833 г. число составляло 32 убитых. А вот в 1839 г. уровень упал до шести погибших, в следующем году отмечалось дальнейшее снижение до трех, тогда как в 1841 г. — вновь подъем до шести ^{661}. Уменьшение количества летальных исходов на дуэлях не сопровождалось, судя по всему, ростом стремления жюри приговаривать дуэлянтов к тяжелым наказаниям. Апологет дуэли замечал в статье в 1845 г., что между 1837 и 1842 гг. французские суды слушали 34 дела о дуэлях, причем во всех случаях оправдали фигурантов ^{662}.

Так или иначе, наверное, сильнейшее влияние на развитие дуэльной практики во Франции девятнадцатого столетия оказало — как усилие одиночки вообще — опубликованное в 1836 г. Essai sur le duel («Эссе о дуэлях») графа де Шатовиллара. Шатовиллар — заядлый спортсмен и член французского жокейского клуба — написал трактат в попытке оправдать дуэль и привнести ее в современную эру как законное и естественное явление. Коль скоро он считал ее необходимой и неизбежной чертой культурной жизни, Шатовиллар набросал список правил, которые позволяли сделать дуэль как не столь частой, так и — если уж дело доходило до поединка — не такой опасной. Своими действиями он надеялся утишить голоса тех, кто выступал за запрет практики. «Эссе» Шатовиллара оказало куда большее воздействие на процесс, чем смел надеяться автор. Его концепции вылились в общепринятый протокол — в схему правильного ведения дуэлей. Причем влияние предложенной им схемы было настолько велико, что суды неизменно тяготели к вынесению оправдательных приговоров дуэлянтам, когда при рассмотрении конкретного поединка становилось очевидным соблюдение сторонами принципов, заложенных Шатовилларом. Другими словами, если дуэлянт придерживался правил Шатовиллара, он вполне имел основания рассчитывать ускользнуть из когтистых лап закона, причем даже невзирая на гибель оппонента в поединке.

Важно помнить, что Шатовиллар подталкивал людей выбирать менее опасные дуэльные условия в предпочтение более опасным. Он, например, не одобрял дуэли на пистолетах, но предпочитал схватки на мечах до premier sang — первой крови. Он считал пролитие крови, пусть и символическое, уже достаточным для того, чтобы смыть позор в истинном деле чести. Не будет преувеличением утверждать, что во многом благодаря «Эссе» к 1900 г. французская дуэль стала, несомненно, куда менее рискованным для жизни предприятием. Положение дел ярко контрастировало с прусской дуэлью, которая до конца оставалась очень опасным занятием. До самого завершения века идеи Шатовиллара диктовали дуэльные правила во Франции и служили судам мерилом того, как поступать с дуэлянтами. Концепции его также стали основой для написания других подобных трактатов на нескольких других языках, что помогло куда большей аудитории познакомиться с замыслами Шатовиллара.

Если период между реставрацией и пертурбациями 1848 г. стал временем становления и формирования современной французской дуэли, в годы Третьей республики она достигла зрелости. Третью республику провозгласили во Франции 4 сентября 1870 г., через два дня после того, как 84-тысячная армия Наполеона III сдалась на милость пруссаков после битвы под Седаном. Новая республика, простоявшая до того, как она рухнула под ударом Гитлера в 1940 г., представляла собой «один из самых парадоксальных режимов и сбивающих с толку феноменов… Живучесть системы на протяжении столь длительного времени трудно соотносится с ее же беспрецедентной нестабильностью» ^{663}.

Во Франции Третьей республики с 1870 по 1940 г. сменилось ни много ни мало 108 различных правительств, каждое из которых находилось у власти в среднем восемь месяцев. Для сравнения, Британия за вдвое более продолжительный срок между 1801 и 1937 гг. видела 44 правительства, каждое из которых — опять-таки по усредненным данным — правило чуть больше трех лет ^{664}. В таком политическом калейдоскопе перемен, когда верность и лояльность государственных мужей превращались в скоропортящиеся продукты, когда по мере неустанного вращения колеса правительственной карусели то и дело менялась обстановка, политика французского парламента во времена Третьей республики — да это и неудивительно — не отличалась стабильностью. Фракции сшибались в нем, как молодые олени на лесной полянке. Многие разочарованные или оскорбленные в лучших чувствах министры и депутаты с радостью отправлялись сводить политические счеты на дуэльные площадки. На исходе девятнадцатого столетия во Франции политики всегда находились в самых первых рядах отчаянных дуэлянтов.

Столь характерная для Третьей республики политическая нестабильность лишь осложнялась в первые годы расколом, существовавшим во французском обществе между теми, кто принял республику, и теми, кто питал надежды на реставрацию монархии. Политический резонанс дела Буланже на исходе 80-х гг. девятнадцатого столетия, например, приобретал особую звучность ввиду явных монархистских нюансов. Еще больше запутывал ситуацию тот факт, что и сами монархисты разделялись на орлеанистов и легитимистов. Орлеанисты ратовали за права на престол потомков Луи-Филиппа, бывшего королем Франции с 1830 по 1848 г. Легитимисты, со своей стороны, считали единственными достойными трона Франции королями представителей «законной» линии Бурбонов (отсюда и прозвище легитимисты. — Пер.), из коих последним на троне побывал Карл X (смещенный в 1830 г.).

В фокусе дела монархистов находился, естественно, претендент. До своей смерти в 1883 г. таковым от легитимистов выступал граф де Шамбор, а позднее эстафету перехватил граф де Пари (или граф Парижский), внук Луи-Филиппа. Лучший шанс сторонникам реставрации монархии выпал в 1871 г., в первые дни республики, и в 1885 г., когда роялисты заполучили большинство в Национальном собрании. Граф де Пари затем сошелся с генералом Буланже, когда же заговор провалился, борьба оказалась начисто проигранной. Граф де Пари скончался в 1894 г., после чего монархисты во французской политике перестали быть силой, с которой следует считаться.

Нестабильность политической жизни в Третьей республике не являлась единственным стимулом для развития дуэльной мании. Период характеризуется также и необузданной свободой прессы. Начиная с Великой Французской революции, когда только между 1789 и 1792 гг. появилось свыше 500 новых изданий, периодика превратилась в грозное оружие политической борьбы. Именно газеты играли важную роль в свержении правительств во время революций 1830 и 1848 гг. Вторая половина столетия стала свидетельницей настоящего бума печатного слова.

До появления «Пти журналь» в 1863 г. ни одна из французских газет не могла похвастаться тиражом более 50 000 экземпляров. «Пти журналь» продавалась очень дешево — за нее просили всего пять сантимов, тогда как издания конкурентов стоили втрое, а то и вчетверо дороже — и воздерживалась от серьезной журналистики, предпочитая непристойные сплетни и истории, «возбуждающие человеческий интерес». Впервые ее оборот перевалил за миллионную отметку во время президентского кризиса 1887 г. В 1881 г. воскресное приложение к «Пти журналь» выбросили в продажу и тут же реализовали 800 000 копий. Подобный коммерческий успех неизбежно способствовал размножению подражателей: на изломе столетия «Ле Журналь» продавала полмиллиона экземпляров, а «Ле Матен» [80] к 1905 г. — три четверти миллиона ^{665}.