История Англии от Чосера до королевы Виктории

И внутренний вид домов, и все, что находилось вне их стен, говорило о том, что Англия была прекрасной страной. Деятельность человека, пожалуй, не только не уменьшала, но даже увеличивала красоту природы. Фермерские строения и домики местного стиля и из местного материала органически входили в спокойный ландшафт и гармонически разнообразили и украшали его. Поля, окруженные каймой ежевики и боярышника, обсаженные высокими вязами, и новые насаждения дуба и бука были прекрасной заменой голых открытых полей, вересковых степей и густого кустарника прежних дней. Правда, не все это исчезло. Еще почти в каждой деревне был парк при господском доме, с группами больших деревьев, под которыми олени ощипывали побеги.

В последнее десятилетие века возникла известная школа художников-пейзажистов, главным образом акварелистов, – за Гертином и юным Тэрнером скоро последовали многие другие, включая Крома и Котмана из нориджской школы и самого Констебля. Они рисовали Англию в наиболее совершенный момент ее жизни, прежде чем началось поругание ее красоты. Вначале модный спрос на портреты и сюжетные картины был больше, чем на пейзажи, несмотря на талант, проявленный в этом жанре Гейнсборо и Ричардом Уилсоном. Но затем в течение всего этого периода возрастало сознательное восхищение пейзажем, ландшафтом в его более широких очертаниях. Оно отражалось и поощрялось литературой, начиная с первого появления «Времен года» Томсона в 1726 году, а затем сказалось и в произведениях Каупера, пока Вордсворт наконец не преобразил и не возвысил эту тему. Но никакое печатное слово не могло выразить единственную в своем роде красоту нашего острова, которую могли показать только художники, – меняющиеся свет и тени неба, земли и листвы в нашей насыщенной водой атмосфере. Таким образом, восхищение англичан своей страной получило отражение в литературе и искусстве, в работах Вордсворта и художников-пейзажистов именно тогда, когда XVIII век кончился и началась новая эра.

Уже в царствование Георга II это новое увлечение и интерес, проявляемый к более дикому и обширному ландшафту, изменил манеру разбивки парков в загородных особняках. Английские сады, преобладавшие при Вильгельме III и Анне, аллеи, украшенные свинцовыми статуэтками в голландском стиле, и живые изгороди из кустов тиса (которым, подстригая их, придавали самую фантастическую форму) исчезали, чтобы дать доступ траве и деревьям парка к стенам помещичьего дома. Фруктовый сад и огород внутри высоких кирпичных стен теперь рассматривались как существенная принадлежность сельского дома, но размещались они не перед окнами фасада, а на небольшом расстоянии.

Без сомнения, при этом были и потери, и выигрыши. Печально, что сотни прелестных свинцовых фигур были уничтожены, переплавленные в пули для стрельбы в американцев и французов. Но уничтожение голландских садов для того, чтобы освободить место для травянистых склонов и деревьев, видимых из окон, свидетельствовало о растущем восхищении природой, которое вскоре заставило англичан находить удовольствие даже в гористых пейзажах, побудило их отправляться в Озерную область, а в следующее столетие – в шотландские горы и Альпы, прежде внушавшие цивилизованным людям отвращение.

Это инстинктивное тяготение к более ярким картинам неукрощенной природы было неизбежной реакцией со стороны все более цивилизирующегося общества. В прежние времена леса и чащи были повсюду совсем рядом, и человек постоянно вел войну с дикой природой; в те дни он искал разнообразия и развлечения от этой борьбы в образцовых садах. Теперь же он победил. Сельская местность, все еще прекрасная, была принесена в жертву живым изгородям и насаждениям. Поэтому теперь природу в ее нетронутом виде следовало искать где-нибудь вдали, согласно мистическим доктринам Руссо.

Пристрастие к горам, появившееся в конце XVIII века, сопровождалось столь же горячей любовью к морскому побережью, доселе пренебрегаемому. Правда, в первой половине века новый обычай посещения приморских мест преследовал медицинские цели. По совету докторов люди отправлялись вдыхать морской воздух в деревне Брайтельмстон (Брайтон), пить целебные воды в Скарборо и даже погружаться в волны. Картина побережья Скарборо в 1735 году показывает плавающих посетителей-мужчин; а в Маргете около 1750 года «передвижная купальня Била», запряженная лошадьми, въезжала прямо в море и из нее представители того или иного пола спускались в воду по закрытой от посторонних взоров лестнице и затем, если желали, могли плыть дальше.

Но те, кто приезжал сюда, чтобы лечить тело, находили также лекарство и для души. Созерцание моря и берегового пейзажа привлекало все больше людей к утесам и отмелям, прежде всего ради здоровья, но также и для духовного наслаждения, которое было одним из средств улучшения здоровья. Знаменательно, что в конце царствования Георга III морские волны были впервые правдиво и любовно изображены Тэрнером. Прежде реально изображали лишь корабли, но не воду, по которой они плавали. Поэты тогда часто описывали ужасы океана; теперь они описывали его красоту и призывали его волноваться!

В XVIII веке местоположение новых сельских домов впервые стало выбираться по эстетическим, а не только по практическим соображениям. Часто дома строились на возвышенном месте, там, откуда «открывалась широкая перспектива». Конечно, люди стремились превзойти самих себя в строительстве своих домов, и это стремление к «улучшению» порой вынуждало их закладывать свои имения, как это было с последним графом Верни из Клайдона.

Мода имеет много странных причуд. Пристрастие к искусственным руинам на много лет предшествовало «готическому возрождению» в литературе, религии и архитектуре. Прежде чем родились Пьюджин или Вальтер Скотт и на полстолетия до того, как стало заметно их влияние, уже воздвигались как часть пейзажа «разрушенные средневековые замки» и некоторые дома украшали причудливым «готическим» орнаментом. Но, к счастью, особняки, которые многие люди воздвигали в XVIII веке для себя, были по большей части построены в георгианском стиле, иногда со следами классики, такими, как портики и фронтоны, которые, однако, естественно сочетались с георгианским стилем, связанным по своему происхождению с Ренессансом. Больше претенциозности было в палладинском и некоторых других стилях, привнесенных в тот или иной особняк его владельцем, который, путешествуя по Италии, видел здания, построенные в таком стиле.

Мебель второй половины XVIII в.

В этих сельских домах, больших и маленьких, жизнь била ключом. Стремление к налаживанию поместья и к сельскохозяйственным улучшениям заставляло сквайра целые дни разъезжать, а остававшиеся дома женщины также не тратили времени понапрасну, организуя свое обширное домашнее хозяйство, сидя за рукоделием или хлопоча в кладовой. В течение недель, а то и месяцев здесь гостили большие группы приезжих, которых обильно угощали, развлекали охотой, музыкой и литературой, картинами и игральными костями, приводившими иногда к разорению хозяина или гостя. Теперь для сельского дома было обычным иметь библиотеку, соответствующую его величине, наполненную томами в кожаных переплетах, помеченных фамильным гербом, – книгами английских, латинских и итальянских классиков и множеством обширных томов превосходно иллюстрированных путешествий, местных историй или книг, гравюр и эстампов. Цивилизация XX века не имеет ничего аналогичного таким частным библиотекам.

Во многих отношениях это было общество без предрассудков. Чарльз Фокс ввел в моду небрежность в одежде. Палата общин – центр английской аристократии – производила на иностранного посетителя в 1782 году впечатление «дезабилье».

«Нет ничего особенного в одежде членов палаты; они даже приходят в палату в пальто и в сапогах со шпорами. Не является вообще чем-то необычным увидеть члена палаты лежащим растянувшись на одной из скамей, в то время как другие дебатируют. Одни грызут орехи, другие едят апельсины. Без конца входят и выходят; и как только кто-нибудь желает выйти, он становится перед спикером и кланяется ему, подобно школьнику, когда он спрашивает разрешения у учителя».