Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918

1. За суверенными государствами признается безусловное право на существование: какие бы несогласия ни возникали между ними, само по себе их существование никогда не может ставиться под вопрос. На этом принципе был выстроен Вестфальский мир 1648 года. Несмотря на то, что в конце XVIII века этот принцип был нарушен Третьим переделом Польши, в результате которого эта страна перестала существовать, само по себе это нарушение являлось случаем исключительным.

2. Международные отношения осуществляются на правительственном уровне: если одно правительство, обойдя другое, обращается непосредственно к населению страны, это является грубым нарушением дипломатических норм. В XIX веке страны соотносились через министерства иностранных дел.

3. Отношения на уровне министерств иностранных дел предполагают наличие определенного уровня добросовестности и доброй воли, основанных на взаимном соблюдении формальных договоренностей; без этого не бывает доверия между сторонами, а без доверия вся дипломатия превращается в занятие бессмысленное и бесполезное.

Эта практика и принципы, сложившиеся между XV и XIX столетиями, основывались на признании существования природного права и наднационального сообщества христианских государств. Разработанное стоиками представление о законах природы, которое теоретики международного права, начиная с Гуго Гроция, стали применять к отношениям между государствами, заложило вечное и универсальное основание правосудия. Сложившееся понятие христианского сообщества означало, что и страны Европы, и отломившиеся от них заморские колонии были, что бы ни разделяло их, членами одной семьи. До наступления XX века никому не приходило в голову применять принципы международного права к остальным, не-европейским народам — этой установкой оправдывались колониальные завоевания.

Очевидно, что весь комплекс «буржуазных» идей был большевикам отвратителен. Раз революционеры вознамерились свергнуть существующий порядок, от них трудно было ожидать признания священности международного правопорядка. Обращение к народам минуя их правительства было сущностью революционной стратегии. Что же касалось честности и доброй воли в международных отношениях — здесь большевики, как и другие русские радикалы, полагали, что соблюдение моральных норм обязательно только внутри движения, в отношениях между товарищами; в отношениях же с классовым врагом применялись законы войны. В революции, как и на войне, единственным значимым принципом было «кто кого».

В течение нескольких недель после Октябрьского переворота многие большевики ожидали, что их пример положит начало революциям в Европе. Каждое донесение из-за рубежа о промышленной забастовке или мятеже воспринималось с восторгом — как «начало». Зимой 1917/1918 годов большевистская «Красная газета» и другие партийные органы что ни день выходили с аншлагами, возвещающими о революциях, занимающихся в Западной Европе: сегодня в Германии, завтра — в Финляндии, послезавтра — во Франции. Покуда ожидание было живо, большевикам не требовалось размышлять над внешней политикой — можно было постоянно возвращаться к излюбленному занятию: разжигать пожар революций.

Но к весне 1918 года мечты эти несколько пожухли. У русской революции все не появлялось подражателей. Мятежи и забастовки в Западной Европе повсеместно подавлялись, и «массы» продолжали истреблять друг друга, вместо того, чтобы выступить против «правящих классов». Осознав положение вещей, большевики срочно принялись за выработку революционной внешней политики. Руководствоваться им было нечем, поскольку ни работы Маркса, ни пример Парижской коммуны не говорили, как это делать. Самая большая трудность заключалась в противоречивости их интересов как, с одной стороны, руководителей суверенного государства, а с другой — самозваных вождей мировой революции. В своем последнем качестве большевики отрицали право других, несоциалистических, правительств на существование и не признавали традиционного ведения международных дел через глав государств и их министров. Им хотелось разрушить, с корнем выкорчевать всю структуру национального «буржуазного» государства, и с этой целью они призывали «массы» за рубежом к восстанию. Однако, поскольку они сами теперь возглавляли суверенное государство, им было не избежать контактов с другими правительствами — по крайней мере до тех пор, пока последние не будут сметены пожаром мировой революции, — и контакты эти приходилось поддерживать в соответствии со стандартами традиционного «буржуазного» международного права. Более того, они были вынуждены прибегать к этим стандартам как к защите от внешнего вмешательства в свои внутренние дела.

Здесь-то двойственная природа коммунистического государства, формальное разделение правительства и партии сослужили большевикам отличную службу. У выработанной ими внешней политики было два лица — одно традиционное, другое — революционное. Для общения с «буржуазными» правительствами был создан комиссариат иностранных дел — учреждение, укомплектованное исключительно надежными большевиками, подчиняющимися указаниям Центрального Комитета. Функционировал он, по крайней мере внешне, в полном соответствии с принятыми дипломатическими нормами. В тех странах, где это им было позволено, главы советских иностранных миссий, называющиеся не «послами» и «посланниками», а «политическими представителями», или «полпредами», занимали помещения бывших российских посольств, облачались в визитки и котелки и вели себя совсем как их коллеги из «буржуазных» миссий*. «Революционная дипломатия» (название это составлено из противоречащих друг другу слов) стала уделом большевистской партии, действовавшей либо через специально созданные органы, такие, как Коммунистический Интернационал, либо самостоятельно. Агенты партии возбуждали революции и вели подрывную деятельность против тех самых иностранных правительств, с которыми комиссариат иностранных дел поддерживал корректные отношения.

* В первую очередь советские полпреды были размещены в странах, придерживавшихся нейтралитета: В.В.Боровский — в Стокгольме, Я.А.Берзин — в Берне. После ратификации Брестского мира А.А.Иоффе возглавил миссию в Берлине. Попытка большевиков назначить сначала Литвинова, а затем Каменева полпредами при Королевском дворе в Лондоне потерпела неудачу. Франция также не принимала советского посланника и согласилась на это лишь в конце гражданской войны.