Мемуары

У меня было одно весло, вернее лопата длиною примерно в метр, которой я мог грести, производя такой же шум, как и морские жители. Таким образом, в то время как большинство моих охранников спешили к Маурицио, я преспокойно переплыл пролив Монета и причалил к маленькому островку, отделенному от Маддалены только узким каналом, который можно пройти вброд. Я прибыл на северо-восточную сторону островка и причалил среди окружающих его многочисленных утесов, как раз в момент, когда над Теджалоне показался диск луны. Я вытащил на берег лодку и спрятал ее в зарослях; потом пошел к югу, чтобы перейти вброд канал и направиться прямо к дому госпожи Коллинс.

У самого канала меня уже поджидали майор Бассо и мой друг, капитан Кунео, предполагавшие, что именно в этом месте я сделаю переход. Но происшествие с Маурицио и частые выстрелы, которые они приняли за стрельбу по мне, заставили их подумать, что план мой провалился и что я либо убит, либо, по всей вероятности, пойман. Поэтому они решили вернуться в Маддалену. Обессиленный всякими недугами и долгими годами страданий, я, очутившись среди скал и зарослей Маддалены, почувствовал, что у меня не хватает сил передвигаться. К счастью, мне светила луна. На море я боялся ее, но теперь, при столь утомительном переходе, я благословлял ее за свет. Переход был тем труднее, что приходилось идти через канал вброд, не разуваясь, так как дно было усеяно острыми камнями; мои сапоги были полны воды и поэтому звук ног, хлюпающих по грязной жиже, был крайне неприятен. В таком виде, соблюдая всевозможные предосторожности, я, наконец, прибыл в дом г-жи Коллинс, где меня радушно встретили.

Глава 6

Сардиния, переправа через море, континент

Я оставался в доме госпожи Коллинс до семи часов вечера 15 октября 1867 г., где был принят весьма любезно и чрезвычайно гостеприимно. К этому времени верхом на лошади прибыл туда мой друг Пьетро Суцини. Я сел на коня и вместе с этим опытнейшим проводником пересек остров Маддалена и прибыл в Калла Франчезе, находящийся в западной части острова, где меня уже поджидали Бассо и капитан Кунео со шлюпкой и моряком.

В этой шлюпке вшестером мы переплыли небольшой пролив, отделяющий Маддалену от Сардинии. Прибыв на сардинскую землю, мы отправили шлюпку обратно и провели остаток ночи в «conca» [388] около фермы Доменико Н. 16-го около шести часов вечера, раздобыв еще трех лошадей, мы снова двинулись в путь; сначала кое-кто шел пешком, потом все ехали верхом. Мы миновали горы Галлура, залив и Терронова и на рассвете 17-го уже были на высотах, господствующих над гаванью Сан-Паоло. Не найдя в гавани судна, которое должны были приготовить Канцио и Виджани, мы провели утро на ферме Никола, а капитан Кунео, невзирая на усталость после пятнадцатичасовой верховой езды, поспешил на юг в порт Прандинга, где нас ждали уже друзья, счастливо добравшиеся туда на рыбачьей лодке «Сан-Франческо» после многих перипетий.

Покидая Сардинию, я должен выразить благодарность добрым друзьям, облегчившим мое освобождение.

Капитаны Джузеппе Кунео и Пьетро Суцини с достойными похвалы стараниями всячески помогали мне. Славные люди, смелые и очень Опытные, они были для нас проводниками, советниками, вместе с нами терпели лишения, трудности, шли на риск и не захотели покинуть нас, пока не доставили на «Сан-Франческо». Доменико Н., хозяин первой фермы, снял единственный матрац с кровати, на которой лежала его больная жена и вместе с подушками отнес в грот, чтобы устроить мне приличное ложе. Таково гостеприимство сардинцев. Он проявил много усердия, чтобы обеспечить нас нужным количеством лошадей, без которых было бы немыслимо пересечь горы Галлура. Никола с фермы в Сан-Паоло, узнав меня, несмотря на то, что я был переодет, с выкрашенными бородой и волосами, принял меня с той чистосердечностью и радушием, которыми отличается неотесанный, но благородный и гордый сардинский пастух. Я вообще очень люблю сардинцев, невзирая на все приписываемые им недостатки, и вполне уверен, что при хорошем правительстве, которое станет действительно заботиться о процветании и прогрессе этого славного, но крайне бедного населения, оно могло бы стать одним из наиболее смелых и смышленых народов.

Обширная и чрезвычайно плодородная Сардиния могла бы превратиться в истинный рай; теперь же это пустыня, в которой нищета, грязь и малярия наложили свою печать на характерные лица ее жителей. Ко всеобщему несчастью, правительство, которое управляет и этим островом, вряд ли знает, что существует такая Сардиния, ибо оно готовит позорную реакцию и расходует итальянскую казну на содержание шпионов, полиции, священников и подобных негодяев, деморализуя и разрушая армию, лишь бы выполнять властолюбивые желания Бонапарта, являясь его жалкой префектурой (1867).

17 октября 1867 г. в два часа пополудни я с радостью обнял на «Сан-Франческо» дорогих мне Канцио и Виджани; они выполнили труднейшую задачу, терпели лишения, пренебрегли опасностью, чтобы освободить меня. В тот же день в три часа пополудни мы отчалили и, лавируя при несильном сирокко, наша лодка уже оставила позади Таволара, устремив нос к северу, держа румб на северо-восток. 18-го в полдень мы увидели Монте-Кристо, а в ту же ночь вошли в пролив Пиомбино. Утро 19-го было грозным. С юга и юго-запада подул сильный ветер с дождем. Эти обстоятельства облегчили нам причал к Вадо, между каналами Пиомбино и Ливорно. Остаток дня 19-го мы провели в Вадо, дожидаясь ночи, чтобы высадиться. Около семи часов вечера мы сошли на берег, поросший водорослями, в южной части Вадо. Нас было пятеро: Канцио, Виджани, Бассо, Маурицио и я.

Некоторое время мы блуждали, пока не нашли дорогу. Шагая по сильно заболоченной местности с друзьями, помогавшими мне идти в самых трудных местах, я дошел до деревни Вадо, где, к счастью, Канцио и Виджани сразу же нашли два двухколесных кабриолета, в которых мы поспешили в Ливорно. Здесь мы зашли в дом Сгареллино, где оказались одни женщины, принявшие нас очень радушно. Туда явился Лемми, который уже несколько дней поджидал нас и приготовил карету, чтобы отвезти во Флоренцию. Усевшись в карету, мы к утру 20-го уже прибыли в столицу, тут нас гостеприимно встретила семья Лемми. 20-го друзья и население Флоренции, от которых нельзя было скрыть мое прибытие, встретили меня с глубокой радостью. Хотя дело шло о завоевании Рима, столицы Италии, следовательно о лишении прародительницы Галилея и Микеланджело примата столицы страны [389], благородный народ Флоренции ликовал. Поистине это была великая и подлинная манифестация патриотизма, которая при подобных обстоятельствах произошла и в Турине, и Италия не должна об этом забывать.

Я всей душой рвался к моим братьям по оружию и к сыновьям, которые стояли лагерем на виду у противника, поэтому мое пребывание в столице было коротким. 20-го и 21 октября я еще пробыл во Флоренции, но 22-го, сопровождаемый специальным эскортом, я направился к римской границе вплоть до Терни, а оттуда в карете к лагерю Менотти на перевале Корезе, куда и прибыл 23-го. Так как Корезе представлял собой очень невыгодную позицию, трудную для обороны, особенно сильно измотанными частями, такими, как наши бедные волонтеры, мы двинулись в направлении Монте Маджоре, а оттуда в ночь с 23-го на 24-е отдельными колоннами к Монтеротондо, где по нашим сведениям было около четырехсот неприятельских солдат с двумя орудиями. Колонна под командой майоров Кальдези и Вальсаниа должна была выступить 23-го в 8 часов вечера, прибыть к полуночи к Монтеротондо и пробиться в город, атакуя его с запада, где предполагалось — так оно и оказалось — самое слабое место неприятельских позиций, ибо там была разрушена крепостная стена и там стояли дома, наружные двери которых выходили за эту стену, так что в город нетрудно было проникнуть.

Однако наша правая колонна, состоявшая большей частью из храбрых римлян, вследствие всяких затруднений, неизбежных для плохо организованного, усталого отряда, лишенного самого необходимого, да к тому же не имевшего хорошо знающих местность проводников, только днем подошла к крепостной стене Монтеротондо, почему и сорвалась ночная атака.