Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и пол

Не менее интересна жалованная грамота Троице-Сергиеву монастырю, оформленная на новгородском вече в 1448–1454 гг. — в последние годы феодальной войны. По этой грамоте Троице-Сергиев монастырь получил право посылать на Двину «зиме на возех, а лете на одиннацати лодьих старцев или мирян», которые могли беспрепятственно и беспошлинно торговать в Вологде, Холмогорах, Неноксе. В грамоту был внесен специальный пункт о том, что «Великий Новгород» (как феодальное государство) взял Троице-Сергиев монастырь под свой патронат («жаловал» «го «держать своим») и поэтому двинские бояре, житьи люди, купцы должны «блюсти» монастырского «купчину» вообще и особенно в случае каких-либо политических неурядиц («коли будеть Новъгород Великии с которыми сторонами немирен») [1117]. Так монастыри добивались свободного передвижения по территории Северо-Восточной Руси для своих «купчин» с торговыми целями, вне зависимости от той политической ситуации, которая складывалась. Но эта ситуация часто оказывалась весьма неблагоприятной для развития торговых связей. И потому крупные русские монастыри поддерживали обычно тех князей, политика которых была направлена к преодолению политической раздробленности. Подобная поддержка диктовалась реальными экономическими интересами монастырей. В частности, им важно было обеспечить себе возможность свободно торговать во всех русских городах, где им это представлялось выгодным. Такую возможность сулили монастырям великокняжеские жалованные грамоты, подобные грамоте Василия II игумену Кириллова-Белозерского монастыря Трифону 1446–1447 гг. «Коли пошлют своего черньда или белца лете в судне или в лодье, а зиме на возех, на манастырь купити что или продати, — говорится от имени Василия II в названном документе, — ино не надобе им с их манастырьского товара в всей моей вотчине, в великом княженьи, где ни на котором городе или в волостех, ни мыт… ни иные никоторые пошлины, опрочь церковных пошлин» [1118].

Нельзя не отметить и известной противоречивости политики московских князей по вопросам монастырской торговли. Предоставляя монастырям таможенные льготы, князья в то же время стремились извлечь для себя выгоды из торговых операций монастырей, причем иногда в ущерб интересам последних. В связи с тем что на территории отдельных монастырей, расположенных в городах или вблизи их, заводились торги, где горожане сбывали ремесленные изделия и куда окрестные крестьяне привозили для продажи продукты сельского хозяйства, представители княжеской администрации устраивали около таких монастырей мыты (заставы для сбора проезжих и торговых пошлин). Но, поскольку монастыри обычно пользовались податным иммунитетом, князья по жалобам монастырских властей отдавали своим пошлинникам распоряжения перенести в другие места подобные заставы. Очень интересный материал, иллюстрирующий сказанное выше, имеется в жалованной грамоте великого князя Василия II Спасо-Евфимьеву монастырю около 1430 г. Под Гороховцом находился зависимый от Спасо-Евфимьева монастыря монастырь св. Василия. Близ него гороховские княжеские мытники стали «наряжать» мыты, в то время как раньше мыт находился «под городищом под Гороховским». Жалованная грамота Василия II содержит запрет мытникам собирать пошлины в неурочном месте, около монастыря; «а сидят на мыте под городищом под Гороховским, как сидели преже сего по старине», — предписывает князь. Но это предписание не подействовало, и в жалованной грамоте Василия II тому же монастырю, выданной в 1451 г., встречаем новое указание, обращенное на этот раз к наместникам и волостелям, «держать» «мыт на пошлом месте», а не под монастырем [1119]. Хотя в разобранном документе прямых данных о торговле на территории Васильевского монастыря нет, но сбор мыта как раз и свидетельствует о наличии здесь торга и о стремлении княжеской администрации извлечь для себя доходы из этого обстоятельства.

Говоря о монастырской торговле, нельзя, по-моему, не отметить и еще одного существенного факта. На монастырских торговых караванах, передвигавшихся по речным и сухопутным путям, находил применение труд так называемых наймитов. Неизвестно, кто это такие. Может быть, беглые крепостные крестьяне, может быть, лишенные земли и средств производства, но еще не попавшие в феодальную зависимость свободные крестьяне-общинники, наконец, может быть, крестьяне, уходившие на заработки. Но во всяком случае эти люди вместе с монастырскими судами и возами, лодьями и телегами совершали переходы на значительных пространствах, из одной области в другую, из одного княжества в другое. Передвижение указанной категории населения нельзя не учитывать в ряду тех факторов, которые содействовали росту межобластных связей (в виде общения между собой сельского и городского населения, зарождения форм классовой борьбы, вырывавшихся из рамок локальной изолированности, и т. д.). Здесь я возвращаюсь к тому же вопросу, который уже мной поднимался в первых двух параграфах. Во второй половине XV в. в деревне выделилась часть имущественно несостоятельного крестьянства, у которого не было земли и которое искало пропитания. Наймиты, работавшие на водном транспорте, выходили из той же социальной среды, что и «попрошаи», о которых говорят княжеские жалованные грамоты.

§ 4. Общие данные о развитии городов. Превращение сел в города. Приток туда сельского населения. Строительство крепостей

Показателем отделения ремесла от сельского хозяйства является рост городов. Наиболее крупной монографией, посвященной социально-экономическому и политическому развитию городов Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв., является работа А. М. Сахарова [1120]. Автор исходит из правильной предпосылки о том, что город — это «особое социально-экономическое явление феодального общества…центр ремесла, торговли, товарного производства и товарного обращения, отличающийся по своей социально-экономической характеристике от других видов поселений или укреплений». Критически пересматривая на основе указанного определения понятия города все сохранившиеся данные источников о городах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв., А. М. Сахаров приходит к выводу, что обычно встречающееся в литературе их количество (78) [1121] является сильно преувеличенным. Если не рассматривать в качестве города любое укрепленное поселение, каждое военно-оборонительное сооружение, каждый феодальный замок, а считать непременным элементом города как укрепленного пункта и центра феодального господства также ремесленно-торговый посад, то и число городов Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. придется значительно уменьшить.

А. М. Сахаров подверг анализу дошедшие до нас сведения о 75 населенных пунктах [1122] (считающихся обычно городами) и пришел к выводу, что из названного числа лишь 29 пунктов могут быть признаны городами в социально-экономическом значении данного понятия. Бесспорно городами в этом смысле, как отмечает А. М. Сахаров, можно считать Ростов, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польский, Суздаль, Владимир-на-Клязьме, Углич, Мологу, Ярославль, Кострому, Городец, Нижний Новгород, Галич Мерьский, Устюг, Вологду, Белоозеро, Москву, Дмитров, Звенигород, Волок Ламский, Можайск, Верею, Серпухов, Коломну, Тверь, Кашин, Старицу, Микулин, Ржеву, Торжок. Думаю, что число городов, указанных в этом списке, значительно меньше их действительного количества. Это признает и сам А. М. Сахаров, указывающий, что приведенной им цифрой не исчерпывалось количество городов как ремесленно-торговых центров Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. Составляя свой список, автор включал в него названия лишь тех поселений, относительно которых в источниках имеются твердые данные о их ремесленно-торговом облике. Но отсутствие в источниках достаточных сведений о характере других населенных пунктов еще не означает, что они не могли быть также городами в социально-экономическом смысле. Поэтому, принимая при изучении истории русских городов XIV–XV вв. за основу их список, составленный А. М. Сахаровым, надо учитывать всю его условность.