Распутин. Тайна его власти

Только теперь, когда он оказался на улицах Петербурга рядом с епископом, имперская столица стала открывать свои двери перед новым приезжим.

В центре города шумно и оживленно. Снующие вокруг люди очень разные. Извозчики и первые автомобили пугают пешеходов, прогоняя их с проезжей части улицы. С грохотом проносятся трамваи. Одеваются здесь изысканно, и уже никто не смог бы определить, чьи лица скрываются под элегантными шляпами, высокими воротниками и накидками — государственных чиновников, купцов, а, может быть, дворян?

Проходя через толпы людей мимо магазинов, ресторанов и кафе, мимо административных зданий и банков, они оказались в самом конце Невского проспекта у здания царского Зимнего дворца, выдержанного в сине-зеленых и золотых тонах. Что еще, если не это великолепное здание могло бы олицетворять величие, власть и богатство России? Итальянский архитектор Растрелли по заказу Екатерины Великой разработал проект дворца, сделав его архитектурным символом города. И вот перед глазами Распутина предстала резиденция царя, «помазанника божьего», являющегося для простого русского человека наместником Бога на земле, 17-го из трехсотлетней династии Романовых.

Эмоции захватывают Распутина, когда он удивленно окидывает взглядом Неву, вид на которую открывается с Дворцового моста, на то, как величаво она стремится и теряется в открытом море в конце симметрично окаймляющего дворец пролива. Но вряд ли ему приходит в голову мысль о том, что однажды он встретит здесь самого царя.

Посредником, с чьей помощью Распутин вошел в высшие круги, стал епископ Феофан. Епископ Гермоген, позже перебравшийся в Саратов, и иеромонах Илиодор, впоследствии ставший настоятелем монастыря в Царицыне, обратили внимание уважаемого всеми проповедника, ректора Петербургской духовной академии и духовника царской семьи на сибирского «старца». Даже Феофан был поражен библейскими знаниями Распутина и увидел в нем «олицетворение новой и глубокой религиозной силы».

В свои 35 лет сибиряк еще не достиг того почтенного возраста, когда можно было бы причислить его к «старцам», кроме того, ему серьезно не хватает знаний. И тогда принимается решение обучить Распутина церковной грамоте и письменности.

Великие княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна, урожденные черногорки, выйдя замуж, породнившиеся с царской семьей, уже давно увлекались не только вопросами религии, но и мистицизмом и спиритизмом. Поговаривали даже, будто они во время ночных спиритических сеансов прибегали к оккультизму и, якобы, с помощью столоверчения не без успеха пытались установить контакты с давно умершими предками. Факт, что именно эти две дамы несколько лет назад не только пригласили в Россию, но и привадили к Царскому двору французского спиритиста и психиатра-самозванца, которому удалось войти в доверие к царице Александре Федоровне. После рождения четырех дочерей она, по понятным соображениям, не думала ни о чем другом, кроме как о рождении сына и престолонаследника, а «мсье Филипп» со своим искусством утешать сумел ободрить женщину. Мало того, своим предсказанием (по теории вероятности, не слишком рискованным) о том, что следующим ребенком будет сын, он вселил в нее надежду.

Скандалы, вызванные в Петербурге профессиональным мясником, во французской столице заочно осужденного за медицинскую практику, на которую он не имел разрешения, вынудили царя отправить домой этого сомнительного иностранца. Заполучив в качестве утешения звание заслуженного доктора медицины в России, оскорбленный француз отправился на родину, не забыв изречь мрачное предсказание о том, что «придет другой, который будет таким же, как я…» Прогноз, четко направленный на слабости царицы — доверчивость, склонность к мистике и недостаточное знание людских характеров. Последовавшее вскоре после этого рождение сына и престолонаследника реабилитировало, по крайней мере, в глазах царицы, пророка-самозванца.

Епископ Феофан, вхожий в круг великих княгинь, исходя из аскетических убеждений, не смог разглядеть в Распутине ничего, кроме как человека, находящегося в поисках воли божьей и религиозной истины, стремящегося жить по этим законам и передавать свой опыт другим, решил представить его великим княгиням.

Нельзя сказать, что Распутин не был готов к подобной встрече. С момента прибытия в Петербург, вращаясь в церковных кругах столицы, он смог углубить свои теологические познания, и за счет феноменальной памяти до определенной степени компенсировать отсутствие навыков чтения и письма. Если даже такой эталон нравственности, как Иоанн Кронштадтский увидел в Распутине «достойного представителя религиозных ценностей», то уже никто не посмел бы сомневаться в «святости» сибирского «старца». Свидетельство, полученное из таких авторитетных уст, открыло перед ним двери в высшие, приближенные ко двору круги, которые в это время, по-видимому, особенно нуждались в назидательных беседах.

В дополнение ко всему неотесанный мужлан так преобразился, что, по крайней мере, когда хотел или когда было необходимо, научился вести себя в соответствии с требованиями этикета. Это заслуга первой петербуржской дамы, подпавшей под обаяние Распутина, Ольги Лохтиной, жены государственного чиновника, приближенной к церковным кругам и взявшей Распутина под свое крылышко.

Если попытка приучить сибирского крестьянина к городской одежде и закончилась неудачей, и он продолжал носить одежду в неизменном простолюдинном стиле, внешний вид его в целом стал более ухоженным — крестьянские рубахи из более дорогой ткани, борода причесана. Если Распутин и отказывается целовать дамам руки, его поведение (пока) все-таки не выходило за пределы границ, позволяющих ему находиться в салоне.

Тридцатидевятилетняя Милица была замужем за одним из младших дядюшек правящего царя Николая II, великим князем Петром Николаевичем. А ее сестра Анастасия, на год моложе Милицы, собиралась после развода с принцем Лихтенбергским выйти замуж за великого князя Николая Николаевича — брата Петра, который спустя десять лет, во время первой мировой войны, принял командование Русской армией. Милица прослыла впечатлительной и очень образованной в области теологии женщиной, проявляющей такой интерес к мистической литературе, что специально для изучения одной персидской книги овладела необходимыми для этого языковыми знаниями. Милица и ее сестра к тому времени стали для чрезмерно религиозной и предрасположенной к мистике царицы Александры основными собеседницами на эту тему.

Таким образом, первая встреча Распутина с великокняжеским семейством стала поворотным пунктом в его дальнейшей жизни. Великолепным знанием Библии ему быстро удалось произвести впечатление на великих княгинь. Поскольку он по-прежнему продолжал спонтанно и без привычных вежливых фраз излагать свои взгляды, которым умел придать особый вес за счет самоуверенности, то казался еще более убедительным.

Значительно тяжелее было для Распутина завоевать симпатию великого князя Николая Николаевича. Его упрекали в склонности к спиритизму, и даже обвиняли в том, что он, занимая положение генерал-адъютанта и коменданта военного округа Петербурга, не предпринимал ни одного шага, не посоветовавшись накануне ночью во время спиритического сеанса со своим военным кумиром Жанной д'Арк. Настолько же абсурдными, как и эти рассказы, выглядят утверждения о том, что Распутин якобы завоевал расположение великого князя тем, что сумел вылечить его слугу, страдающего приступами беспричинного истерического плача (как рассказывала дочь Распутина, Матрена), или (подругой версии) собаку великого князя. В любом случае, внушающий страх, а, по сути, глубоко религиозный великий князь Николай Николаевич после первой же встречи с «Божьим человеком» благоволит к нему и вместе с Анастасией докладывает царской семье о встрече с Распутиным, наставник которого, Феофан, является духовником царской семьи.

В петербургском обществе

К концу 1905 года уже упомянутые великие княгини Милица и Анастасия представили Распутина царской семье. Царь так вспоминает об этой встрече в своем дневнике: