Бородино

Послушаем очевидцев.

Офицер дивизии Неверовского Н. И. Андреев кратко и наглядно нарисовал картину того, что творилось на Багратионовых флешах в первые, утренние часы бородинского дня, когда Наполеон приказал королю Мюрату и маршалам Даву и Нею ударить на левый фланг русской армии совокупными силами. «С 25-го на 26-е в ночь, близко нас, у неприятеля пели песни, били барабаны, музыка гремела, и на рассвете увидели мы вырублен лес и против нас, где был лес, явилась огромная батарея. Лишь только была заря, то зрелище открылось необыкновенное: стук (грохот - Е. Т.) орудий до того, что не слышно было дополудня ружейного выстрела, все сплошной огонь пушек. Говорят, что небо горело; но вряд ли кто видел небо за беспрестанным дымом. Егеря наши мало были в деле, но дело везде было артиллерийское, с утра против Нея, Мюрата и Даву корпусов. Наша дивизия была уничтожена (курсив Е. Т.-ред.). Меня опять послали за порохом, и я, проезжая верхом, не мог не только по дороге, но и полем проехать от раненных и изувеченных людей, и лошадей, бежавших в ужаснейшем виде. Ужасы сии я описывать не в силах; да и теперь вспомнить не могу ужаснейшего зрелища. А стук от орудий был таков, что за пять верст оглушало и сие было беспрерывно… Тут перо мое не может начертать всей картины… Я отослал ящики назад, а сам поехал вперед к деревне Семеновской, которая пылала в огне. На поле встретил я нашего майора Бурмина, у которого было 40 человек. Это был наш полк… (курсив Е. Т.-ред.). Взойдя в лес мне встретилась картина ужаснейшая и невиданная. Пехота разных полков, кавалерия, спешившаяся без лошадей, артиллеристы без орудий. Всякий дрался, чем мог, кто тесаком, саблей, дубиной, кто кулаками. Боже, что за ужас! Мои егеря рассыпались по лесу и я их более не видал…» Начавшаяся на рассвете пушечная пальба даже в 10 часов утра продолжалась с неослабевающей силой. В 11 часов утра, когда Неверовский собрал свою дивизию, то оказалось, что от нее в живых осталось… семьсот человек. И другие дивизии, оборонявшие Багратионовы флеши, были не в лучшем положении. «Мы видели, как Семеновский полк, несколько часов стоя на позиции, не сделав ни одного выстрела, был ядрами уничтожаем… Два кирасирские полка, Новороссийской и Малороссийской… пошли на неприятельскую батарею. Картина была великолепная! Кирасиры показали свою храбрость: как картечь их ни валила, но хотя половиною силы, они достигли цели и батарея была их. Но что за огонь они вытерпели, то был ад!.. Я видел, когда сняли незабвенного нашего князя Багратиона с лошади раненного в ногу и как он был терпелив и хладнокровен; слезал с коня в последний раз и поощрял солдат отомстить за себя… Не берег себя и по привычке был в сильном огне. Он не вынес раны и вскоре умер… Скелеты полков нашей дивизии поступили к графу Милорадовичу в арьергард»²².

Гибель Багратиона совпала с тем моментом, когда Наполеон направил на атаку флешей уже почти в три раза больше орудий, чем до сих пор, уже не 150, а больше 400 пушек. Когда в Багратиона попал осколок ядра, раздробившего берцовую кость,- он, зная, как может смутить солдат ранение их любимца, пытался некоторое время скрыть свою рану, но кровь заливала его и лилась на землю. Он стал молча валиться с лошади. Его унесли. Левое крыло несколько подалось назад, но продолжало биться с прежним мужеством: жажда мести за погибающего раненого героя охватила солдат. Кирасир Адрианов, прислуживавший Багратиону во время битвы, подбежал к носилкам и крикнул: «Ваше сиятельство, вас везут лечить, во мне вам уже нет надобности!» Прокричав это, Адрианов, как передают очевидцы, «в виду тысяч, пустился, как стрела, мгновенно врезался в ряды неприятелей и, поразив многих, пал мертвым».

Еще далеко было до конца сражения, но какой-то непосредственный и верный инстинкт говорил русским участникам и наблюдателям борьбы за Багратионовы флеши, что французские потери на русском левом фланге и у деревни Семеновской решительно никакой «победой» в этом месте не могут быть возмещены. Вот что видел и слышал участник и правдивейший наблюдатель, военный инженер Богданов: «Трепетное чувство сильных впечатлений и вместе величественное начало центральной битвы представило поразительное зрелище. С двух батарей у деревни Горки, по всей линии 6 и 7 корпусов, до деревни Семеновской, поднялся беловатыми клубами дым от многочисленной артиллерии, и все это в момент слилось в один неумолкаемый гром с огнем левого фланга. Все вокруг нас покрылось, в полном смысле слова, облаками густого дыма; ничего нельзя было видеть. Общий непрерывный гул грома, вой и свист бесчисленных снарядов колебали воздух, земля дрожала. Трудно определить время нашего напряженного состояния, не знаю, что совершается около нас и за нами? Явление редкое, небывалое! До тысячи орудий с обеих сторон гремели, и более 150 тысяч воинов сражались на каком-нибудь четырехверстовом протяжении, считая от деревни Горок до Утицы. История народов и по настоящее время не вписывала еще новой страницы о битве, подобной при Бородине, по числу павших воинов. Но странное, изумительное и непонятное дело: на четырех верстах неумолкаемого грома, яростном наступлении с одной и героической защиты с другой стороны, вдруг, как бы по мановению условного знака какой-либо силы, псе смолкло, слышны были лишь одни победные клики. Два полка нашей кавалерии в этот момент бурно мчались среди нестройной толпы бегущего неприятеля, нанося смерть и конечное поражение».

Пока шел бой за флеши и за Семеновское, еще невозможно было дать себе приблизительно отчет о чудовищных потерях неприятеля: «Маршал Даву, наступая на укрепления левого фланга у деревни Семеновской, был два раза отброшен с большими потерями к лесу.

Ней спешит присоединить к нему свои войска, и оба маршала, пользуясь превосходством числа сил, поддерживаемые кавалерией и громом многочисленных пушек, три раза входили в промежуток укреплений, и солдаты их, падая под сосредоточенным жестоким картечным и ружейным огнем, умирали под русскими штыками. Твердость, укрепленная верой доблестных наших воинов, выдержала все три напора громадных сил неприятеля, который мужественно отбит подоспевшими к этому времени на подкрепление всего корпуса генерала Багговута, и каждый раз прогоняем был к лесу. Но и мы не остались без потери многих храбрых. Князь Багратион и генерал Тучков 1-й получили смертельные раны. Начальник артиллерии граф Кутайсов убит».

Русский участник боя и очень умный, проницательный и осторожный наблюдатель генерал-лейтенант Богданов вспоминает в своих рукописных заметках, как Наполеон боялся ночью перед Бородинским боем лишь одного: как бы русские не уклонились от сражения, и для него роковой просчет Наполеона был очевиден уже теперь, после первых же часов кровавой схватки: «Едва густые облака порохового дыма, тихо поднимаясь, открыли горизонт; какое ужасающее зрелище представилось глазам, вся площадь от укрепления до ручья Семеновского и реки Колочи была покрыта трупами врагов; на волчьих ямах лежали груды перемешанных людей и лошадей. Неприятель в общем наступлении понес, как видно, громадные потери своих сил. Вся местность пред деревнею Семеновскою, в кустарниках до леса, среди, люнетов и далее влево от них, по свидетельству очевидцев, устлана была сплошь телами. Здесь, видимо, пробил последний час могуществу гордого притеснителя народов и указал начало его падения»²³.

Как глубоко правдиво и проницательно это суждение человека, лишь случайно уцелевшего среди ужасов Багратионовых флешей, Семеновского и Утицы! Он ясно понял уже тогда, на месте еще не окончившегося побоища, что после таких потерь у неприятеля быть победы не может никак, т. е. настоящей победы, той, за которой он гнался два с половиной месяца от Немана до Шевардина.

После гибели Багратиона в командование силами 2-й армии вступил Коновницын, который и отвел войска к деревне Семеновской. Французы заняли флеши и стали укрепляться в них. Коновницын мог бы возобновить борьбу, прося только нужных подкреплений. Но, как сказано, Кутузов не считал нужным удовлетворить явственное стремление неприятеля разыгрывать здесь «генеральную битву» и не только отказал Коновницыну, но и назначил вместо него командиром осиротевшей 2-й армии Александра Вюртембергского. Александр Вюртембергский поддержал просьбу Коновницына. Тогда Кутузов немедленно заменил и его и приказал Дохтурову принять командование над всеми силами тяжко раненного и унесенного с поля битвы Багратиона. Кутузов предвидел то, что упускали из вида многие, даже очень талантливые и доблестные генералы, вроде любимца Кутузова - Коновницына, которым гордилась русская армия («Коновницын, ратных честь!»). Старый главнокомандующий ожидал того, что и случилось: после овладения флешами Наполеон уже наметил новое направление главного удара или, точнее, усиление уже с утра происходивших атак на позиции центра русской армии.