Диво

- Ага, так! - сказал Ситник, и трудно было понять, что выражало это краткое восклицание - простое удовлетворение или скрытую угрозу. Сивоок пожалел, что не удрал от Ситника до того, как попасть за этот непроницаемый частокол. Все-таки было бы надежнее.

А тем временем наметанный на все необычное глаз мальчика блуждал по подворью и отмечал то большое красивое строение с выбеленными стенами, которое нельзя было и называть хижиной, так резко отличалось оно от бедной халупы Родима, а еще была там же и настоящая хижина, только намного более убогая, чем та, в которой вырос Сивоок, и начисто ободранная; стояло несколько прочных деревянных строений без окон, таинственных, будто человеческое лицо без глаз; в одном углу лежали толстые бревна, в другом возвышалась гора дров, еще дальше, на разровненных полосках земли, росли какие-то удивительные злаки, видимо, ухоженные людскими руками, потому что земля там чернела точно так же, как на лесных полянах, изрытых вепрями в поисках желудей, а не лежала, прикрытая толстым слоем дерна, как во дворе у деда Родима. Все здесь было необычным, привлекательным и одновременно пугающим, если принять во внимание то, что ты отрезан от всего света непроницаемой стеной дубовых кольев.

Но Сивоок забыл о своем невольном страхе, и о своей несвободе, и о зловещем скрипе ворот, и о необычности двора, забыл, увидев, как полетело им навстречу что-то совершенно невиданное, как рассыпало звонкий смех, запрыгало, захлопало в ладошки, закричало:

- Тятя, тятя!

Бежало прямо к Ситнику, нацеливалось в его раскрытые объятия тоненькое, длинноногое, в белой льняной рубашечке, с длинными, ослепительно сверкающими волосами, с глазами большими и такими голубыми, что сам дед Родим не подобрал бы под них краску.

- Видишь, приехал твой отец, доченька, - с неожиданной для него мягкостью заворковал Ситник, от удовольствия истекая потом и обнимая удивительное создание, впервые увиденное Сивооком, - да еще и привез тебе... Вот погляди...

Он дернул Сивоока, и тот не стал упираться, послушно вышел наперед и очутился лицом к лицу с этим чудом. И так они смотрели друг на друга, а Ситник самодовольно улыбался, а потом, крикнув что-то на своего несчастного забитого Тюху, побрел к одному из строений, оставив детей посреди двора.

- Ты кто? - хриплым голосом спросил Сивоок, первым придя в себя по праву старшего (он был на целую голову выше девочки).

- Величка, - прозвенело в ответ. - А ты?

Он немного подумал, прилично ли так вот сразу открываться перед этой Величкой, но не удержался и сказал:

- Сивоок.

- Почему так называешься? - полюбопытствовала Величка.

- Не знаю. А ты почему?

- Потому что я девочка, а у девочки должно быть красивое имя.

- А что такое девочка? - спросил Сивоок.

- Как это что? Я... Разве ты не знал?

- Не знал.

- И никогда не видел девочку?

- Не видел.

- А кого же ты видел?

- Деда Родима. Да купцов. Да еще Ситника.

- Ситник - это мой отец.

- А мне все равно.

- Мой отец лучше всех на свете.

- Лучше всех - дед Родим.

Это заинтересовало девочку.

- А где он?

- Нет.

- Так почему же он самый лучший, если его нет?

- Был - его убили.

- Знаешь что? - сказала Величка, наверное, ничего не поняв из мрачной истории Сивоока. - Хочешь, я покажу тебе мак?

- А зачем он мне? - небрежно промолвил Сивоок, хотя ни сном ни духом не ведал, что это такое.

- Отец варит с ним меды, - объяснила девочка, - самые крепкие и самые дорогие. А я люблю, как он цветет. Ты видел, как цветет мак?

- Я все видел, - отважно соврал Сивоок, с трудом удерживаясь от искушения протянуть руку и потрогать волосы Велички: настоящие они, живые или, возможно, сделанные из каких-нибудь заморских нитей, как у некоторых купцов вытканы корзна, сверкающие на солнце и даже в сумерках?

Мак оказался красным, и лепестки у него были тоже словно бы ненастоящие, словно вырезанные из нежной заморской ткани и прицепленные к зеленому стеблю.

- Я знаю лучшие цветы, - сказал Сивоок, - в самой дальней пуще, среди красных боров растет высокий синий цветок. Величиной с тебя.

- А почему боры красные? - спросила девочка.

- Потому что веток там не видно, они где-то далеко-далеко вверху, а видны только стволы, и кора на них от долголетия покраснела.

- А разве может быть цветок такой величины, как я? - снова не поверила девочка.

- Хочешь - я принесу тебе?

- А хочу.

- Ну ладно.

Но пришел Ситник, молча дернул Сивоока за руку и повел за собой.

- Приходи! - крикнула Величка, а он не знал: оглянуться на девочку или вырваться от Ситника и снова побежать к ней.

Ситник привел хлопца в ту же запыленную, грязную клетушку, толкнул к покореженной толстой доске, которая должна была служить вместо стола, буркнул:

- Ешь! Тут будешь жить с Тюхой.

Взлохмаченный Тюха, испуганно посматривая, сидел на другом конце стола и хлебал деревянной ложкой какую-то мутную бурду. Сивоок мрачно взглянул на Ситника:

- Хочу мяса.

- Вон как! - засмеялся Ситник, сбрасывая с себя веселье, как гадюка старую кожу. - А ну, Тюха, дай ему мяса!

Тюха послушно метнулся к хлопцу, наклонился, чтобы схватить своими цепкими клешнями, но Сивоок юрко увернулся от него, толкнул Ситникова приспешника так, что тот еле устоял на ногах, а сам помчался к двери. Однако Ситник уже знал норов малого и еще быстрее выскочил за дверь, закрыл ее перед самым носом Сивоока, захохотал снаружи:

- Вот тебе мясо! Я еще не так возьмусь за тебя!

Сивоок оглянулся. Одно-единственное окошко, затянутое пленкой пузыря, было таким маленьким, что только руку просунешь. Стоял, тяжело дыша.

- Ну, чего ты? - пробормотал Тюха, снова принимаясь за похлебку. Подчиняйся. Нужно.

Хлопец молчал. Только теперь он понял, как попался Ситнику в лапы; пришло первое осознание силы, доставшейся ему в наследство от Родима, но одновременно почувствовал и недостаток силы для того, чтобы бороться с таким, как Ситник.

Он лег спать, не прикоснувшись к еде, а когда на следующий день на рассвете Тюха начал будить его, чтобы приучать к работе по хозяйству, Сивоок так куснул его за мохнатую лапу, что тот взвыл по-волчьи и побежал жаловаться хозяину. Ситник велел не трогать малого. Хорошо знал, что голод и безвыходное положение сделают свое. Сивоок долго лежал в клетушке, потом, когда солнце уже хорошенько поднялось, вышел во двор. Хотелось пить, хотелось есть, а более всего хотелось взлететь на частокол и унестись куда глаза глядят. Набрел на колодец, достал деревянным ведром воды, напился. Еще в момент питья почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Но не подал виду. Поставил ведро, вытер губы тыльной стороной ладони, как это делал всегда Родим, только после этого оглянулся. Позади него стояла Величка. Такая же, как и вчера. А может, еще лучше и нежнее.

- Ну, где же твой цветок? - спросила она.

Сивоок молчал, исподлобья поглядывая на девочку.

- Или соврал? - допытывалась Величка.

- Есть хочу, - мрачно произнес Сивоок.

- Почему же не наешься?

- Ситник не дает.

- Неправда, мой отец добрый. Он - самый добрый.

- Может, и так. А меня запер в клети и не дал ни хлеба, ни мяса.

- Хочешь, я спрошу у него, почему он так сделал?

- Не хочу. Не нужно.

- А хочешь, я принесу тебе мяса и хлеба?

- Нет.

- Но ты же хочешь есть.

- Ну и что?

- Ну, так я принесу тебе.

- Не нужно.

Величка немного подумала. Никак не могла понять, как это так: хочет есть и не хочет, чтобы ему приносили.

- Ты боишься моего отца? - наконец догадалась девочка.

- Я никого не боюсь.

Она еще подумала. Нелегкая выпала работа для ее маленькой головки. Однако не зря же она была дочерью Ситника, не раз и не два видела, как обменивает отец свои напитки на всякие вещи.