Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий

Обещание изобилия

Экономическая программа партии предусматривала кратковременные жертвы во имя будущего долгосрочного процветания. ^{91} Рабочие, не сумевшие понять эту идею, считались политически «отсталыми», неспособными воспринять какую-либо политику, кроме урчания их животов. Ничто не делало это обещание отсроченного изобилия таким очевидным, как государственные для финансирования индустриализации. Займы, вкладываемые в значительной степени в государственный бюджет, обеспечивали только 10% планируемых государством поступлений в бюджет в 1931 году. ^{92} Партийные и профсоюзные чиновники призывали рабочих подписываться на займы, делая отчисления из зарплат. Хотя займы считались добровольными, на практике у рабочих не было другого выбора, кроме как подписаться на них. Деятели партии и профсоюзов, на которых давили сверху, демонстрировали единодушную поддержку займов, упрашивали рабочих, приставали к ним и угрожали до тех пор, пока те не соглашались.

Реакция рабочих на кампанию займов показала, что не все они безоговорочно поддерживают политику государства. В некоторых случаях возмущение рабочих было настолько велико, что они отказывались подписываться на займы целыми коллективами. Например, рабочие лесопильных заводов в Минске, Борисове, Гомеле и других белорусских городах просто отказывались подписываться. В Минске рабочие кузнечного и литейного цехов машиностроительного завода «Коммунар» отказались подписаться на новые займы в 1932 году. Один рабочий заявил от имени всех: «Мы больше ни на что не собираемся подписываться». Бригадир подтвердил: «Вы не получите ни копейки на новый заем». А другой рабочий выкрикнул в поддержку: «Ни копейки! Пусть подписываются ударники». Даже коммунисты и члены заводского комитета сердито говорили: «О займах они не забывают, а о спецодежде уже забыли». Когда организаторы кампании пытались заставить рабочих подписаться, один из них заявил: «Товарищи, мы еще не подписались, а [они] только душат. Жалованья не прибавляют, а цены ежегодно набавляют. Как же тут работать? Совершенно обдирают, [с повышением цен] мое дело плохо. Если я куплю себе и жене ботинки, а цены новые, почти что рыночные, то дети босяком пойдут, и в питании придется урезать, а у нас заем. Определенно заявляю, я на заем подписываться не буду. Пусть делают со мной, что хотят. У меня больше нет сил. Нужно прекратить работать». После угроз и грубого нажима со стороны агитаторов большинство рабочих, наконец, проголосовало за займы. Один рабочий воздержался, при этом с горечью заметив, что слишком ослабел от голода, чтобы поднять руку: «Дожили, хоть вешайся». На машиностроительном заводе им. К. Е. Ворошилова в Минске рабочие котельного цеха на призыв к займам сердито отвечали: «Что еще подписываться на заем, и так наша прибавка идет государству. Никто не имеет права заставить нас подписаться». «Пусть вернут нам деньги за прошлый заем, а потом мы проголосуем за новый». Из 200 рабочих только 14 человек проголосовали за заем. Один рабочий объяснил, почему рабочие не могут подписаться: «Очень уж стало дорого. Зарплата не увеличивается, а цены растут. Молоко стоило двадцать семь копеек, а теперь оно стоит сорок пять копеек». Когда другой рабочий спросил у него, каким образом рабочие могли бы помочь государству, тот цинично ответил: «Кому помочь? Тем, кто по двадцать раз ездит на курорты?» В кузнечном и ремонтном цехах рабочие срывали со стен плакаты, призывающие к займам, и ставили закорючки вместо подписей на подписных листах. ^{93}, [11] Обманутые в своих надеждах, беспредельно уставшие, рабочие повсеместно срывали собрания гневными криками: «Снова заем! Снова обкрадывают народ! Пусть сначала накормят нас, а потом спрашивают! Выдайте по 4 кг муки!» Собрание закончилось скандалом. ^{94}

Основанием для большинства рабочих протестов была низкая зарплата и дороговизна продуктов. Рабочий кондитерской фабрики объяснил: «Я получаю 75 рублей в месяц. Я не могу подписаться на заем, так как невозможно жить на эти деньги». Многие доказывали, что они не могут подписаться, так как им зарплаты «на жизнь не хватает». В Минске работницы фабрики им. Н. К. Крупской объясняли: «Мы на заем подписываться каждый год не будем. Плохо кормят». Особенно возмущались требованиями партии рабочие, получавшие самую низкую зарплату. Посудомойка с бумажной фабрики отметила с возмущением: «Включите нас в первую очередь в список на продовольствие, и тогда мы подпишемся на заем. У нас маленькая зарплата, нет спецодежды, мы получаем 250 г хлеба. Мы голодны, а нас одаривают займами!» ^{95} Эти рабочие сопротивлялись подписке на займы не из принципа, а из-за бедности.

Однако многие рабочие критически относились не только к займам, но и к политике партии. Они жаловались, что им нет никакой выгоды от принудительной подписки. Рабочий трамвайного депо сказал: «Государство дает нам мало хлеба, еще больше урезает пайки и к тому же просит денег, принуждают нас подписываться на ежемесячные отчисления. Только дурак подпишется на это. Они выжали все соки из рабочих». У других вызывала отвращение практика государства представлять, будто бы каждая кампания инициировалась самими рабочими. Бывший троцкист машиностроительного завода им. К. Е. Ворошилова в Дружково на Украине сказал группе рабочих: «Сейчас нас ведут за собой, прикрываясь красивыми фразами. Говорят, что рабочие требуют новых займов… За них единогласно голосуют на заводах, проводят кампании от нашего имени». Возмущенный отсутствием демократии на заводах, он считал заем ни чем иным как принудительным сбором средств. Бывшие троцкисты — рабочие московской обувной фабрики целой группой также отказались подписаться, но капитулировали после того, как им пригрозили увольнением. ^{96}

Массовое сопротивление привело в замешательство партийных и профсоюзных активистов, и они приступили к угрозам. На деревообрабатывающей фабрике в Иваново, рабочие рассказывали, что должностные лица «замучили их до смерти» призывами к займам. На бесконечных собраниях они «исчерпали терпение» рабочих, которые подписывались по причине крайней усталости. Мастер цеха текстильной фабрики решительно заявил: «Кто не подпишется на заем, сниму со станков и поставлю в запас». ^{97} Руководители партии и ВЦСПС критиковали подобные методы, однако местные активисты часто чувствовали, что у них нет выбора. Ответственные за сбор подписей признавались, что они не представляли, как убедить своих товарищей. Бригадир текстильной фабрики в г. Клин спросил партработников: «Что я должен делать с рабочими, которые не хотят подписываться? Я сказал им, что они должны подписаться в поддержку других рабочих, но они отказались, и мы до сих пор не закончили это дело». Некоторые более честные активисты просто советовали рабочим не падать духом в трудной ситуации: «Неважно, что нет выхода. Вы должны подписаться, и лучше сделать это сейчас. По крайней мере к вам не будут приставать каждые две недели, так как вы уже заплатили». ^{98} На другой фабрике рабочий безнадежно развел руками: «Они доверили мне сбор подписей, и смотрите, — сказал он, — я пошел к рабочим. Но я стыжусь этого, так как знаю, какое положение рабочих в настоящее время. Один рабочий сказал мне: “И не стыдно тебе говорить мне о займе, у меня дети голодные?”» ^{99}

Роль профсоюзов

В 1920-е годы профсоюзы играли активную, хотя и ограниченную роль в защите интересов рабочих. Они обсуждали условия трудовых и производственных договоров, успешно защищали интересы рабочих во время многочисленных споров по поводу оплаты труда, компенсационных выплат, найма и увольнения рабочих, а также техники безопасности на производстве. Забастовочная активность в 1920-е годы была различной. Количество забастовок уменьшилось после 1922 года, и снова возросло во второй половине двадцатых годов. В большинстве своем они были кратковременными и ограниченными, в них участвовали рабочие одного завода или цеха. Профсоюзы призывали рабочих — вместо забастовок, — добиваться рассмотрения своих жалоб через официальные каналы, в арбитраже. Профсоюзы обладали значительным влиянием, являясь частью управляющего «треугольника» на предприятиях, в который также входили представители руководства и партии. Они сохраняли свою ограниченную, но явную независимость от государства. Например, в 1926-1927 годах они отстаивали интересы рабочих в горячих дебатах по вопросам зарплаты и производительности перед Высшим Советом народного хозяйства. ^{100}