Соленый периметр (Сборник рассказов о Подводниках)

Командир встал:

- Вот что, Калмыков...

Поднял голову забывшийся в тяжелой дремоте мичман-трюмный.

- Есть, товарищ командир...

- Так, Возьмите отработанную - отработанную! - регенерацию, расставьте по борту и обрызгайте водой. Пресной водой, ясно?

- Есть! - ничуть не удивившись, сказал мичман.

Пухлые, мягкие, отработавшие свое пластины длинными рядами выстроились вдоль борта центрального, встали на коробках и приборах. На каждую щедро плеснули водой из кружки. - А теперь, доктор, - замеры. Каждые четверть часа - замеры.

Командир снова замер у тумбы перископа.

Через пятнадцать минут доктор сделал первый замер. Долго смотрел на показания прибора, потом вздохнул:

- Растет, проклятая...

- Терпение, доктор, не так быстро... - Командир говорил, почти не разжимая губ.

После второго замера доктор, словно еще не веря себе, торопливо пробормотал:

- Не может быть!

Тщательно проделав нужные операции, он почему-то шепотом сказал:

- Падает... Честное слово, падает!

И уже громко, ликующе закричал:

- Падает! На четверть процента меньше стало! Работает химия!

А еще через пять минут во всех отсеках уже слышны были возбужденные голоса:

- А эту куда поставить?

- Осторожней - мягкая же она!

- А морской что - нельзя?

- Куда льешь столько? Объяснили же - полкружки на пластину...

И командиру, конечно же, только казалось, что из оживших раструбов переговорных труб вместе с этими голосами начал вливаться в центральный пост свежий, чистый воздух - воздух надежды...

Семьсот двадцать третье...

- Осторожно! Не плещи... Семьсот двадцать третье...

Николай принимает ведро - банку из-под сухарей с проволочной дужкой и, цепляясь за клапана, лезет с ним вверх по вздыбившейся палубе. Чьи-то руки уже тянутся к ведру, и, подхваченное ими, оно продолжает плыть вверх, к слабо светящемуся проему переборочной двери.

На секунду Николай расслабленно замирает, привалившись к углу главной станции гребных электродвигателей.

Стучит в ушах кровь, нестерпимо горят ладони, а пальцы, кажется, остались навек сведенными, вцепившимися в дужку... какого там?.. да, семьсот двадцать третьего по счету ведра с водой...

- Ну! Уснул?! - раздается снизу хриплый, раздраженный голос, и Николай торопливо сползает по мокрой палубе. В ладонь врезается веревочная дужка нового ведра, сделанного из какой-то огромной круглой жестянки. Чувствуя, как отчаянно колотится сердце, Николай опять ползет вверх...

- Семьсот... двадцать... четвертое...

Снизу и сверху слышатся негромкое звяканье, плеск, шарканье подошв и тяжелое дыхание. Вдоль редкой цепочки людей, вставших в полутемных отсеках, плывут и плывут вверх ведра, наскоро сделанные из всего, что нашлось на боевых постах.

Да, принять это решение было нелегко: перенести на руках из кормового отсека в центральный, вознесенный дифферентом на уровень чуть ли не третьего этажа, более десятка тонн вошедшей в лодку воды. Трудно, но нужно. Осушительный насос центрального - единственный, который мог бы сейчас откачать воду за борт, - из-за высоты не "брал". Спустить его к уровню воды невозможно. Значит, оставалось одно: вот этими ведрами поднять воду вверх, к насосу.

И она пошла. Измученные, усталые люди встали в цепь, и вот уже который час одно зи другим бесконечной чередой идут вдоль нее ведра: вверх - полные, вниз - пустые.

Где-то, в самом низу, у переборочной двери в кормовой отсек, первый в цепочке погружает ведро в холодную маслянистую воду. Здесь, в центральном, эта вода с шумом падает из ведра в трюм - тысяча первое... тысяча второе... тысяча третье...

Нколай замечает, что работать, стало чуть легче, - кажется, что палуба менее круто поднимается вверх. Он не успевает еще понять, почему это произошло, когда слышит тот же хрипловатый голос. Сейчас в нем звучит явное удовлетворение:

- Ну вот и дифферент уменьшился. Натаскали, значит, в центральный водички, ежели она уже свой вес показывает!

Вон в чем дело! Не зря, значит, вздулись на ладонях саднящие пузыри. Не зря подкашиваются от усталости ноги и испуганным кроликом мечется в груди сердце. Оказывается, можно было сделать это, казавшееся невозможным, осушить вот этими жалкими ведрами и собственными одеревевшими руками целый отсек...

Осушить? Ой нет еще: снизу опять тянутся к Николаю чьи-то руки с серой банкой из-под регенерации. Через дрожавщий ее край плещет на палубу мутная, с запахом топлива, вода...

- Тысяча... двадцать второе...

Холодно

...Инженер-механик подносит озябшие пальцы ко рту. Даже в тусклом свете двух лампочек видно, как окутывает руку облако пара.

Замерли всегда теплые от работы механизмы. Включены электрогрелки. В лодку просачивается вечный холод океанских глубин - промозглый, равнодушный. От плеска воды, падающей из очередного ведра в трюм, становится, кажется, еще холоднее.

Морякам лучше: им даже жарко от работы. А их - командира и инженера-механика-подводники деликатно, но твердо не пустили в цепочку "водопровода", как, усмехнуцшись, сказал кто-то.

- Вы извините, пожалуйста, - сказал инженеру дюжий старшина команды мотористов, бесцеремонно отбирая у него ведро.

- У нас рук хватит и силы - тоже. А вы... вы думайте, товарищ капитан-лейтенант! Мы же вас с командиром так верим! Придумайте что-нибудь! Ведь не может же быть, чтоб нам наш корабль - исправный же он! - бросать придется, если помощь не подоспеет. Всякое ж бывало, и у вас всегда все здорово получалось! Придумайте, а!

И вот сейчас механик сидит, привалившись к клапанам станции всплытия. Сидит и мучительно ищет выхода.

Хорошо, скоро будет осушена корма. В центральном взвоет насос, и вода из лодки уйдет туда, откуда пришла. Корма явно станет легче, да и весь корабль тоже. Но насколько? Конечно, мы сразу же попытаемся вырваться из вязкого капкана, но воздуха в баллонах осталось мало, и первая же неудача может оказаться вообще последней...

Помощь. Да, на помощь надеяться надо. Но ведь кто знает, что делается там, наверху? Конечно, океан уже давно прочесывают спасатели и все готово, чтобы вытащить нас из ловушки. Но если на море лег туман? Если, срывая пену, ревет наверху жестокий шторм и среди гигантских волн, словно иголка в сене, затерялся выпущенный с лодки аварийный буй? Нет, рассчитывать только лишь на помощь извне рискованно. Надо искать, искать, искать...

Ил... Тяжелый, липкий, словно непролазная весенняя грязь, в которой тонут самые могучие самосвалы. По илу ползают уже успокоившиеся крабы и незаметно для себя перебираются на косо торчащий корпус корабля. Они трогают клешнями леерные тросики, перебираются через трубопроводы, и самый шустрый уже устроился на постоянное жительство под вьюшкой швартового устройства... Только потом, когда водолазы, готовясь поднимать уже обезлюдевшую лодку, начнут промывать гидромониторами туннели, крабы... Стоп! В этом... в этом что-то есть - "промывать"... Да, ил не уберешь лопатой, его промывают струей воды... струей воды... Да ну, чушь какая - где же ее сейчас взять, струю воды? Не полезешь же в гидрокомбинезоне со шлангом за борт! Нет, это не то, совсем не то... Хотя... зачем же лезть? Что за трубопроводы выходят в корме наружу? Так - осушения. Нет, не пойдет - выходят в цистерну. Паровая - тоже ничего не выйдет: откуда сейчас взяться пару? Эта - тоже нет... Воздушная? Нет воздушной. А... к аппаратам? Воздух... Воздух и...торпедные аппараты. Воздух и кормовые торпедные аппараты!!! Вот же оно - решение!

Механик лихорадочно делает расчеты. Конечно! Как он не подумал об этом раньше? Да-да, открываются крышки - торпед там уже нет! - могучая волна воздуха высокого давления словно взрывом разбрасывает вокруг кормы илистую трясину. И вот уже свободны лопасти могучих винтов, и электродвигатели начинают тащить освобожденный корабль вверх...

- Товарищ командир, - стараясь говорить спокойно, обращается инженер-механик к командиру, - есть одна мысль. Я предлагаю...