Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

Ведущий мотив «Сюнь-цзы» — отчаянный призыв к рационалистическому синтезу важнейших идей конфуцианства с приемлемыми для него идеями легистов и даосов. Ради такого синтеза Сюнь-цзы шел на все, включая и явный подлог. Характерна вымышленная им история о шао-чжэне Мао, будто бы казненном Конфуцием за свободомыслие, — факт чудовищно несправедливый по отношению к великому Учителю, славившемуся именно гуманностью и, главное, никогда не обладавшему реальной административной властью, о которой он лишь мечтал (подробнее см. [21, с. 206—207, 253]). В то же время основы конфуцианства в «Сюнь-цзы» были не только сохранены, но и сильно развиты, дополнительно аргументированы. Это относится к идеям этического усовершенствования и самоусовершенствования людей (натура человека, по Сюнь-цзы, скверна — только воспитание делает его подлинно человеком), важности ритуала-ли, значимости эмоций в жизни людей и т.п. Но одновременно был сделан вполне очевидный шаг в сторону легизма с его идеями жесткого управления. Неудивительно, что первый и наиболее способный из учеников Сюнь-цзы, Хань Фэй-цзы, оказался крупнейшим из теоретиков китайского легизма, своего рода духовным отцом казнившего его (по оговору завистливого соученика Ли Сы) Цинь Ши-хуанди, у которого тоже ставший легистом Ли Сы был первым министром.

«Хань Фэй-цзы» — трактат, по внутреннему замыслу и генеральной идее аналогичный «Сюнь-цзы» [139]. Это тоже попытка рационалистического синтеза (знамение времени!), но уже не с конфуцианских, а с легистских позиций. Судя по единству стиля сочинения, автор едва ли не целиком написал его сам. Трактат объемист и очень интересен, полностью переведен на английский и русский (см. [37; 261]). В самом общем виде смысл текста — в поисках оптимальных методов администрирования. Использованы разработки Шан Яна и Шэнь Бу-хая, многое предложено самим Хань Фэем, но сохранено уважение к конфуцианству и в еще большей мере — к даосизму. Объемистая гл. 20 текста (всего их в трактате 55) целиком посвящена подробному изложению смысла учения Лао-цзы, т.е. основ философского даосизма, с рационалистических позиций.

Рационализм и практицизм мысли стал знамением времени на рубеже IV—III вв. до н.э., причем он уживался с расцветом даосизма, классические тексты которого не отличались ни тем, ни другим. И тем не менее, как это ни покажется парадоксальным, именно даосские идеи во многом вдохновляли авторов весьма рационалистических трактатов, что хорошо видно на примере классических военных текстов древних китайцев, «Сунь-цзы» и «У-цзы».

«Сунь-цзы» и «У-цзы» — первые в истории человечества сочинения такого рода, до сегодняшнего дня высоко ценимые в мировой военной мысли. В них с поражающей неспециалиста тщательностью разработаны в деталях средства и методы достижения успеха в войне. Характерно, что упор сделан не на силу, а на хитрость, уловки, маневр, обман противника, на добычу и умелое использование информации (включая засылку шпионов), на психологическое воздействие на противника и т.п. [130; 138]. Влияние даосской мысли, причем в ее уже развитой форме, отраженной в «Дао-дэ цзине», здесь очевидно. Видимо, оба трактата следует датировать примерно III в. до н.э., хотя описанные в них реалии могут относиться и к более раннему времени. Существуют многочисленные переводы обоих текстов, в том числе на русский (см. [49]).

Предложенный выше перечень далеко не исчерпал всех древнекитайских сочинений в жанре трактата. Но важнейшие из них все же выделены и охарактеризованы. Стоит теперь перейти к следующей категории текстов — работам историописательного характера.

Тексты исторического содержания

Это достаточно большая группа текстов, генетически являющихся как бы наследниками «Шуцзина», но в жанровом отношении достаточно разных. Среди них — хроники, исторические заметки и комментарии, историографическая беллетристика и сводно-обобщающие сочинения исторического плана. Общим для всех этих сочинений является их конфуцианская окраска, что заметно даже в тех из них, чьи авторы, по мнению специалистов, сами были более склонными к иным направлениям мысли. Сыма Цянь, в частности, иногда считается больше даосом, чем конфуцианцем (см. [51]). Иными словами, в историописании со времен «Шуцзина» заняла раз и навсегда прочное место именно конфуцианская традиция со всеми ее особенностями, включая очень заметный элемент дидактики в интерпретации исторического процесса, а также практики препарирования, а то и фальсификации, даже фабрикации фактов. И хотя значимость искажений не следует преувеличивать, ибо придерживаться точности в отражении фактов было тоже нормой китайской историографии ^[5], помнить о них всегда стоит, дабы не обмануться и не принять за чистую монету фальшивую ее подделку.

Хроникальная летопись «Чуньцю» входит в конфуцианский канон и, более того, считается написанной самим Конфуцием. Согласно «Мэн-цзы», он будто бы более всего гордился именно ею: «Благодаря „Чуньцю" люди узнают обо мне; основываясь на „Чуньцю", они будут судить меня» [127, 36, 9]. Между тем сам текст хроники никак не соответствует столь высокой аттестации: он лаконичен и невыразителен, являя собой разбитый на месяцы и сезоны года перечень сообщений о важнейших событиях в царстве Лу за 722—481 гг. до н.э. (см. [150]). Даже если принять во внимание, что, работая с архивами, Конфуций лишь тщательно отбирал необходимые и важные, по его мнению, записи историографов-ши, избегая произвола и отсебятины и стремясь создать образец высоконравственного историописания, результат не очень впечатляет. Но факт остается фактом: «Чуньцю» входит в конфуцианское «Пятикнижие» («Уцзин») и на протяжении тысячелетий в качестве такового заучивалось наизусть прилежными китайскими учащимися. Престиж этого текста огромен, он неоднократно переводился, в том числе и на русский (см. [68; 191; 255, т. 5]). Однако для истории он ценен все же не столько сам по себе — хотя это первая погодовая хроника, позволяющая ориентироваться в событиях в чжоуском Китае на протяжении довольно длительного промежутка времени, — сколько в качестве основы для составления комментариев.

Комментарии к «Чуньцю», составленные несколькими веками после основного текста (если принять, что текст «Чуньцю» в готовом виде все же вышел из-под кисти Конфуция, т.е. должен быть датированным не позже, чем началом V в. до н.э.), различны по значению. Два из них, «Ту-лян» и «Гун-ян», второстепенны и используются сравнительно редко. Зато третий, наиболее ранний и полный, «Цзо-чжуань», составленный, видимо, в III в. до н.э., принадлежит к числу наиболее важных древнекитайских сочинений и является главным из исторических текстов после «Шуцзина».

«Цзо-чжуань» — одно из наиболее ярких и интересных сочинений древнего Китая. Если же принять во внимание его объем и характер материала, учесть насыщенное яркими красками и точными зарисовками изложение событий, то окажется, что перед нами единственное в своем роде эпическое полотно древнего Китая. Не будь этот комментарий столь тесно привязан к «Чуньцю», его по праву можно было бы считать самостоятельным произведением. Не вполне эпос (эпоса в собственном смысле слова Китай не знал), но весьма достойный его эквивалент, некоторое приближение к нему, комментарий «Цзо-чжуань» как бы наполнил жизнью сухие, бесстрастно-скудные строчки маловыразительной летописи. В нем отражена, даже в некоторых эпизодах буквально бьет ключом история — причем живая история, с интригами и борьбой, со страстями и подвигами, заговорами и войнами, победами и поражениями, с описаниями семейных неурядиц (разумеется, в высокопоставленных семьях), любовных приключений, с рассказами о благородстве рыцарей, о доблестях верных вассалов, о коварстве подлых царедворцев, наконец, о налогах, повинностях и прочей прозе жизни. Есть в «Цзо-чжуань» и дидактивные поучения, и спекулятивные конструкции, и непременно осуществляющиеся (т.е. вставленные в текст задним числом) предсказания и предостережения, да и многое-многое другое [141а].