Прометей раскованный

Бор посетил министра иностранных дел, премьер-министра, короля Швеции, с ним встречались датские подпольщики. Благодаря настояниям Бора шведское правительство пошло на решительный шаг — официально протестовало против арестов мирного населения в Дании и разрешило принимать на своей территории всех беглецов с континента. В эти грозные недели каждой ночью сотни шведских судов и шлюпок выстраивались на границе территориальных вод, подбирая всех, кто бежал на утлых лодчонках, на плотах и вплавь от гестаповского террора. И тысячи вызволенных датчан знали, что среди прочих своих спасителей им надо благодарить и Бора.

А 6 октября, оставив семью в Швеции, Бор вылетел в Англию. На Стокгольмском аэродроме приземлился полностью разоружённый, чтобы не нарушать шведского нейтралитета, бомбардировщик «Москито». Маленький самолёт располагал только кабиной для лётчика и бомбовым отсеком, отделённым от кабины глухой переборкой. Вместо бомбы в отсек поместили Бора, облачённого в лётный костюм, с парашютом на спине. Впопыхах не заметили, что шлем с наушниками и кислородными трубками не налезает на слишком крупную голову Бора.

Английское командование строго проинструктировало пилота, как обращаться с учёным:

— Этот человек — бесценный груз. Он ни в коем случае не должен попасть в руки врага. Поэтому при опасности вы сбрасываете пассажира в море поворотом бомбовой рукоятки. Из воды, возможно, нам удастся его потом выудить.

Пилот отлично владел аппаратами бомбометания, но сделал всё, чтобы Бору не пришлось разделить участь летящей вниз бомбы. Самолёт взял максимальную высоту. Лётчик приказал пассажиру включить кислородный прибор. Но Бор не сумел натянуть на голову шлем, не услышал приказа и не включил кислорода. Он вскоре потерял сознание. Пилот встревожился. Добраться в бомбовый отсек он не имел возможности, а от «ценного груза» не доносилось никаких звуков. В смятении лётчик решил, что пассажир погиб. Рискуя попасть под обстрел немцев, он стал снижаться ещё над Норвегией задолго до того, как показалась Шотландия. Это спасло Бора. Он пришёл в себя. На аэродроме, к бурной радости пилота, Бор сам выбрался наружу.

Состояние Бора в Англии можно сравнить с самочувствием человека, выкарабкавшегося из долгой болезни. Его встретили старые друзья, сотрудники по прежним работам. Чопорный, немногословный Чедвик с такой теплотой приветствовал Бора на аэродроме, так радовался его вызволению, что Бор растрогался до слёз.

И что было, вероятно, самым важным после трёх лет, проведённых вне связи с мировой наукой, на него обрушился ноток важнейшей научной информации. Душа Бора, всегда мятежно стремившегося к новому, удивительному, получила полное удовлетворение. Он не отрывался от Чедвика. Чедвик ничего не скрывал. Бора надо было срочно ввести в курс ядерных исследований, он снова возвращался на пост «отца ядерной физики».

И в первые же часы, проведённые в уютной гостиной отеля, Бор узнал, что сам Чедвик проверял теорию Бора о разном поведении изотопов урана и теория полностью подтвердилась: да, под действием нейтронов делится уран-235, а уран-238 испытывает радиоактивные превращения, порождая элементы 93 и 94. И что трансуран 94, названный плутонием, как и уран-235, делится нейтронами. И что Жолио в Париже делает вид, что сотрудничает с немцами, а Халбану и Коварски не хватило нескольких тонн урана и тяжёлой воды, чтобы довести реактор до «критического состояния». И что Фриш и Пайерлс рассчитали критическую массу бомбы из урана-235, и она оказалась всего около килограмма — небольшой апельсин, способный уничтожить Лондон! И что Симон в Оксфорде изобрёл способ разделять изотопы урана: создание ядерной бомбы из научной проблемы стало промышленной задачей. И что даже нейтронного запала для бомбы не понадобится, ибо русские Флёров и Петржак открыли самопроизвольное деление ядер урана с выбрасыванием нейтронов: в килограмме урана в секунду распадается всего несколько ядер, но и этой спички достаточно для взрыва.

— А цепная реакция на медленных нейтронах? — с волнением спрашивал Бор. — Неужели и её осуществили?

Редко улыбающийся Чедвик хохотал, так его радовало нетерпение Бора.

— Второго декабря прошлого года Энрико Ферми запустил самоподдерживающийся реактор! — сказал он торжественно.

И, рассказав, как Ферми достиг своего величественного успеха, Чедвик добавил, что внимание американских физиков ныне сконцентрировано на разработке атомной бомбы. Американцы наконец поняли, что отстают, что надо срочно нагонять Европу. Зато за дело они взялись с размахом, немыслимым сейчас в Европе. В Америке строится гигантский завод по разделению изотопов урана в Окридже, плутониевый завод в Хэнфорде. А все ведущие физики Америки и европейские эмигранты собраны на горном плато в пустынном штате Нью-Мексико, в индейском посёлке Лос-Аламос, и там под научным руководством Роберта Оппенгеймера и военным командованием генерала Гровса рассчитывают, конструируют и собирают делящийся материал для урановых и плутониевых бомб.

—   Все ядерные исследования в Англии прекращены,— закончил Чедвик.— Наши физики посланы в Лос-Аламос. Как вы отнесётесь к тому, чтобы мы с вами, Нильс, тоже выехали туда?

—   Охотно. Но что означает ваша фраза о военном командовании генерала Гровса?

Чедвик хмуро улыбнулся. Он понемногу становился опять сдержаннее, вежливее, спокойнее, внимательнее...

—   Генерал Гровс относится к физикам, как к покорённому народу. Для него главное — не разглашать секреты, а под секретами он понимает даже законы школьной физики. Если в Лос-Аламосе беседуют трое, это вызывает подозрение тайных агентов.

—   В Копенгагене тоже нельзя было собираться по трое. Немцы сразу арестовывали.

—   Гровс пока не арестовывает,— заметил Чедвик.

Оставшееся до отъезда в Америку время Бор отвёл на чтение научных журналов. Мысли его шли гораздо дальше узких вопросов физики. Даже невозмутимый Чедвик удивился бы, узнав их. Он долго размышлял над статьями Зельдовича и Харитона, опубликованными ещё в 1940 году. Бор знал всех крупных физиков мира, знал и этих двух: одного встречал у Резерфорда, другого видел в Ленинграде. И ещё в том, для них предвоенном, году советские физики писали и об особом поведении урана-235, и о критическом размере реактора на медленных нейтронах, и о критической массе урана, делящейся быстрыми нейтронами,— прообразе бомбы... Да, конечно, сейчас советским учёным не до урановых исследований, идёт отчаянно трудная война. Но тайн для них в ядерных проблемах уже перед войной не было. Что засекречивает генерал Гровс? От кого?

Бор встретился с министром Андерсеном, среди прочих дел руководившим и английскими атомными исследованиями.

—   Вас, конечно, беспокоят проблемы, связанные с изготовлением атомной бомбы? — с любезной улыбкой сказал министр.

—   Меня  больше   беспокоят  проблемы,   которые   появятся после изготовления атомной бомбы,— ответил Бор.

В яростной схватке с Черчиллем, которая вскоре предстояла Бору, слова, сказанные английскому министру, сыграли роль...