После Кастанеды: дальнейшее исследование

Таким образом, иллюзия эволюционного процесса — результат интерпретации и имеет исключительно психическую природу. Достаточно вспомнить знаменитые "пятна Роршаха", рассматривая которые испытуемый субъект может обнаружить в случайных узорах ту или иную картинку. Перцептивное соглашение, достигнутое в результате совместного выживания нашего вида, позволяет распределить сенсорные сигналы таким образом, чтобы они укладывалась в принятую модель мироздания и подтверждали привычные научные воззрения. Правда, изменение научной парадигмы заставляет ученых перетолковывать все те же эмпирические свидетельства в угоду новым идеям и творить следующую, как им кажется, усовершенствованную картину мира. Критерием совершенства здесь служат только прагматические потребности и интересы человечества. Реальность же остается неизменной — более того, она всегда готова предоставить свою не-человеческую мозаику для бесконечного потока следующих интерпретаций в соответствии с изменившимся тоналем времен.

Возникновение органической жизни на Земле, а впоследствии — жизни разумной, есть яркое свидетельство неисчерпаемых возможностей экспансии мировой Энергии. Бесконечное разнообразие комбинаторных возможностей эманаций подразумевает возникновение неисчислимого ряда причинно-следственных цепей, завершением (или промежуточным этапом) которых может стать как трилобит, так и высшее млекопитающее с исключительно развитым мозгом.

К несчастью, нам не дано предугадать, чем завершится та или иная игра эманаций. Очевидно, любая причинно-следственная цепь развивается до некоторого неизвестного нам энергетического предела. Можно даже предположить, что вымирание целого ряда биологических видов (как, скажем, динозавры) отнюдь не было вызвано климатическими или иными внешними условиями; подобные процессы вполне могли быть связаны с консервацией вида, т. е. дальнейшей неспособностью к изменению. Неразрешимое противоречие между стремлением эманаций к изменению структуры и полной неспособностью вида к такому изменению, быть может, послужило истинной причиной увядания и разрушения организмов, утрате способности репродуцировать себя.

Вполне естественно, что допустимое время стагнации находится в прямой зависимости от количества энергии, поглощаемого и выделяемого конкретной полевой структурой: чем количество энергии больше, тем длительнее срок допустимой стагнации.

Бесконечность — это мироздание как единая система, имеющая один источник энергии. Сложность такой системы бесконечно превышает сложность любого отдельного организма, ее населяющего. Если мы рассмотрим самих себя с точки зрения нагуаля, то в конечном итоге найдем лишь совокупность энергетических связей, объединенных великой целью гомеостазиса.

Вселенная осознания функционирует таким же образом. Энергия перетекает из одного участка диапазона восприятия в другой именно так, чтобы обеспечить необходимую избыточность, тем самым защищая систему в целом от каких бы то ни было функциональных нарушений. С некоторой натяжкой можно сказать, что Вселенная функционирует подобно живому существу: как и все живое, она стремится сохранить себя и одновременно видоизменяться до бесконечности. Именно так мы можем понять одно из значений толтекского термина намерение. Речь идет о присущем мирозданию желании непрестанно трансформироваться, расти, сохраняя при этом сущностную непрерывность. Конечно, Вселенная не обладает личностью, как не обладают ею многие биологические формы; тем не менее постоянные процессы энергообмена, отторжения и поглощения материи, наличие полевых связей между ее различными областями — все эти качества на своем уровне дублируют жизненный метаболизм любого органического существа. Иными словами, различие между большими и малыми эманациями, между отдельным организмом и Внешним Миром на уровне видения превращается в формальность. Недаром дон Хуан не любил рассуждать о том, происходит ли некое явление «внутри» или «снаружи». Для видящего эти слова поневоле теряют значение. Бесконечность движима грандиозными и смутными импульсами, импульсы же рождаются в результате некоторой присущей эманациям чувствительности. Где-то здесь зарождается безличное намерение бесконечности, которое является общим итогом взаимодействия всех существующих полей и в силу своей природы становится категорическим императивом для самой формы существования Реальности. Можно ли считать, что целью намерения является эволюция, если ни одному ограниченному существу не дано постичь его содержание, транслировать его в дискурс, в ряд образов и содержаний формального характера? Вряд ли. Представители естественных наук должны быть крайне недовольны подобным положением дел. Их поиски смысла уже который век приводят в тревожную пустоту, где интеллекту суждено переживать лишь недоумение и оцепенение. Пока европейский разум не изменит иерархию когнитивных ценностей, пока он не переформулирует свои задачи, сознательно ограничив область исследований тем, что может быть обработано этим специфически человеческим инструментом познания, фрустрации не миновать. Но если мы не в состоянии сформулировать содержание намерения, быть может, мы способны хоть что-то сказать о своеобразии его проявлений и тем самым хоть в ничтожной степени приблизиться к осознанию его природы?

Для тех, кто пытался практиковать какую-либо духовную дисциплину (и в первую очередь для тех, кто следует толтекскому пути дона Хуана), проблема изначального волевого импульса, движителя, активизирующего законсервированные энергетические пласты и дающего тем самым возможность сделать первые шаги к трансформации, безусловно является важнейшей.

Как часто нас останавливает кажущееся бессилие, неспособность воплотить в жизнь те или иные положения духовного пути, близкого нам настолько, что вне его мы уже не мыслим своего существования! Подобная ситуация может вызывать подлинные страдания: с одной стороны — невозможность жить дальше, довольствуясь положением любопытствующего читателя оккультной литературы, с другой — искренне переживаемая неспособность вырваться из впитавшихся в плоть и душу пагубных привычек, стереотипов, психических нечистот, не дающих нам сдвинуться с места.

Нам нужна Сила, чтобы обрести Силу, — вот парадокс, о который спотыкаются многие в начале пути. Разрешить его в дон-хуановском описании мира позволяет намерение (intent). Само по себе оно не является энергией, скорее, это изначальное расположение ситуации или нечто вроде оформления причины в рождающейся цепи причинно-следственных связей. Провозглашение намерения — это магический акт, утверждающий в нашем сознании связь с энергией бесконечности, с той неисчерпаемой Силой, на которую мы можем положиться в неимоверно трудной борьбе за свое освобождение.

Работая со сновидением, видением и сталкингом, мы регулярно сталкиваемся с самыми различными препятствиями — иногда столь причудливыми и сложно замаскированными, что приходится тратить месяцы (и даже годы) только на выяснение сути возникшей проблемы и на определение структуры преграды, специфики вызываемых ею эффектов. Дон-хуановский воин, как вы понимаете, не может, подобно религиозному человеку, возложить все заботы на милосердного и всемогущего Господа — идея Бога или Верховного Существа (в любой форме) неминуемо ограничивает доступ ко многим областям энергетического спектра Реальности и обусловливает способ интерпретации обретаемого в процессе практики опыта. Некоторые измененные состояния сознания и сопутствующие им эмоциональные реакции обретают в этой картине мира особенную ценность, становятся сакральными, превращаются в некие "духовные достижения", «откровения» и т. п., в Реальности оставаясь всего лишь определенными позициями точки сборки и не более того. Энергетическая трансформация, как уже было отмечено, требует множества разнообразных по направлению и глубине сдвигов точки сборки, чтобы активизировать все незадействованные прежде слои человеческой энергоструктуры. Пристрастие к тому или иному ИСС (как в том случае, например, когда в ум проникает идея Бога, Священного, Абсолюта и т. п.) фиксирует траекторию сдвига точки сборки и обусловливает бесконечное повторение одного и того же полюбившегося переживания, т. е. останавливает процесс трансформации. Невольно в сознании возникает культ некоего религиозного экстаза, пребывание в котором кажется оптимальным и единственно подлинным способом самосовершенствования, на деле вуалирующим полный и зачастую необратимый застой.