Сочинения в двух томах. Том 2

Итак, вот каковы общие принципы политеизма, имеющие свое основание в человеческой природе и почти не зависящие от каприза или случайности. Поскольку причины, вызывающие счастье или несчастье, очень мало известны и весьма неустойчивы, постольку тревожная забота [о собственной судьбе] приводит нас к стремлению составить себе определенную идею об этих причинах, и мы не находим лучшего выхода, как представить их в качестве разумных, обладающих волею агентов, подобных нам самим и лишь несколько превосходящих нас по силе и мудрости. Ограниченное влияние и их слабодть, близкая к человеческой, вызывает разнообразное распределение и разделение их власти, в силу чего и возникает аллегория. Эти же принципы с необходимостью приводят к обожествлению смертных, выдающихся по силе, храбрости или уму, и порождают культ героев, а вместе с тем истории о них, смешанные с легендами, и мифологическую традицию во всех ее произвольных и необъяснимых формах. А так как невидимый духовный разум—слишком утонченный объект для обыденного понимания, то люди, естественно, соединяют его с какими-нибудь чувственными представлениями, например с наиболее бросающимися в глаза явлениями природы или же со статуями, изображениями и картинами, при помощи которых более утонченный век олицетворяет своих богов.

Почти у всех идолопоклонников, к какой бы эпохе или стране они ни принадлежали, замечается совпадение этих общих принципов и представлений, и даже те подробности характера и различия в сферах деятельности, которые они приписывают своим божествам, не слишком отличаются друг от друга¹³⁸. Греческие и римские путешественники и завоеватели без особого труда находили всюду свои собственные божества и говорили: вот Меркурий, вот Венера, вот Марс, а вот Нептун, какими бы названиями ни обозначались эти незнакомые боги. Богиня Герта, почитавшаяся нашими предками, саксами, согласно Тациту¹³⁹, является, по-видимому, не чем иным, как Mater Tellus³^ римлян, и он явно не ошибался в своем предположении.

ГЛАВА VI

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТЕИЗМА ИЗ ПОЛИТЕИЗМА

Учение о едином верховном божестве, творце природы, очень древнее; оно распространилось среди великих и многолюдных наций и было воспринято всеми группами и слоями общества. Но всякий, кто подумал бы, что это учение обязано своим успехом преобладающей силе тех неоспоримых оснований, на которых оно, несомненно, зиждется, доказал бы, что он мало знаком с невежеством и ограниченностью людей, а также с их неискоренимыми предубеждениями в пользу излюбленных ими суеверий. Ведь и в настоящее время даже в Европе, если вы спросите простолюдина, почему он верит во всемогущего творца вселенной, он никогда не упомянет о красоте целевых причин, которые ему совершенно неизвестны, не выставит своей руки и не попросит вас рассмотреть гибкость и разнообразие суставов в его пальцах и отметить тот факт, что все они сгибаются в одну сторону, что противовесом к ним является большой палец, что внутренняя сторона руки мягка и снабжена мясистыми тканями, а также что имеются и иные условия, которые делают этот орган приспособленным к той цели, для которой он был предназначен. Ко всему этому простолюдин давно привык, и все это он рассматривает с равнодушием и безразличием. Он расскажет вам о внезапной, неожиданной смерти такого-то лица, о падении и телесных повреждениях другого, о чрезмерном зное одного времени года, о холоде и дождях другого,—все это он приписывает непосредственному воздействию провидения. И именно такие события, которые для правильно рассуждающих людей являются главными затруднениями при допущении Верховного разума, для него оказываются единственными аргументами в пользу последнего.

Многие теисты, даже самые ревностные и утонченные, отрицали существование частного провидения и утверждали, что Верховный дух, или первый принцип всех вещей, установив общие законы, управляющие природой, делает их осуществление свободным и непрерывным и не нарушает каждый раз установленного порядка событий особыми велениями. Мы заимствуем главный аргумент в пользу теизма, говорят они, из прекрасного сочетания установленных законов и из строгого их соблюдения; при помощи этих же принципов мы в состоянии опровергнуть важнейшие возражения против теизма. Но большинство людей так плохо понимают это, что каждый раз, как они видят человека, приписывающего любые явления естественным причинам и отрицающего вмешательство божества в частные вопросы, они склонны подозревать его в самом грубом неверии. Философия в небольшой дозе, говорит лорд Бэкон, делает людей атеистами, а в большой—примиряет их с религией. Под влиянием суеверных предубеждений люди придают значение не тому, чему следует; когда же это оказывается неудачным и они после небольшого размышления открывают правильность и единообразие течения природы, то вся их вера оказывается поколеблена и рушится. Но когда после дальнейшего размышления они приходят к убеждению, что именно эта правильность и это единообразие являются сильнейшим доказательством существования преднамеренности и Высшего разума, они возвращаются к покинутой ими вере и оказываются теперь в силах установить ее на более твердом и прочном основании.

Всевозможные катаклизмы и потрясения, происходящие в природе, разного рода диковинные вещи и чудеса—все это хотя и противоречит более всего плану мудрого правителя, однако возбуждает в человеке самые сильные религиозные переживания, так как причины явлений кажутся в таких случаях наиболее неизвестными и необъяснимыми. По той же причине сумасшествие, бешенство, ярость и возбужденное воображение хотя и низводят людей почти до уровня животных, однако считаются состояниями духа, при которых мы только и можем вступать в непосредственное общение с Божеством.

Таким образом, мы можем прийти к следующему общему заключению: коль скоро у наций, принявших теизм, простонародье продолжает основывать это вероучение на иррациональных и суеверных принципах, его приводит к этому мнению не ход аргументации, но некоторое течение мыслей, более соответствующее его развитию и способностям.

Легко может случиться, что люди, принадлежащие к какому-нибудь народу идолопоклонников, хотя и допускают существование нескольких ограниченных божеств, однако имеют какое-то одно Божество, которое делают объектом особого почитания и поклонения. Они могут предположить, что при распределении власти и территории между божествами их народ был подчинен юрисдикции именно данного частного божества, или, судя о небесных объектах по образцу земных вещей, могут представить Себе в качестве владыки или верховного судьи над остальными богами одного бога, который, обладая одинаковой природой с остальными богами, тем не менее имеет над ними власть, подобную той власти, которой пользуется земной владыка над своими подданными вассалами. Будет ли этот бог считаться их особым покровителем или же общим владыкой неба, в обоих случаях его подданные будут стараться посредством всевозможных ухищрений заслужить его милость, и нет такой хвалы или такого преувеличения, которыми они не воспользовались бы в своих обращениях к нему, предполагая, что он подобно им самим падок на восхваления и лесть. По мере того как страхи или несчастья все более одолевают людей, они выдумывают все новые способы лести, и всякий, кто превзойдет предшественника в измышлении возвышенных титулов для божества, в свою очередь наверняка будет превзойден преемником, который изобретет еще более новые и пышные хвалебные эпитеты. Так продолжают они, пока наконец не доходят до бесконечности, которая уже делает невозможным дальнейшее движение вперед. И хорошо еще, если, стремясь продвинуться дальше и представить себе возвышенную простоту, они не дойдут до чего-то необъяснимо таинственного и не погубят разумную природу своего божества, на которой только и может быть основано рациональное поклонение или почитание. Пока люди ограничиваются представлением о совершенном существе, творце вселенной, они чисто случайно достигают согласия с принципами разума и истинной философии, хотя и приходят к указанному представлению не посредством разума, который по большей мере им и не свойствен, но посредством восхвалений и страхов, присущих самому пошлому (vulgar) суеверию.