Выбранное

Удивился дед: имя его им известно. Да и вправду, куда ему с космонавтами знаниями тягаться. Стало ему стыдно.

– Извините меня, старика. И верно: одичал совсем. Откинул он щеколду, отворил дверь. Вошли в дом беглые каторжники, убили Жопу и вынесли все из избы.

Из дальних странствий возвратясь, сошел на берег бравый капитан Дымов. При нем – тюки и чемоданы: гостинцы родне. Шелка, рапаны, жемчужные бусы, сушеная голова туземца, маски африканские из черного дерева, китайские вееры, японское кимоно, в маленькой коробочке – диковинный заморский зверек: морская мошонка.

Питается зверек орешками, семечками, ловко справляется с тараканами, словом, неприхотлив. Однако хлопот от него – больше, чем от живой обезьяны. Суетлив и беспокоен без меры. Вот и думает Дымов: кому бы этакое чудо пристроить?

Поначалу хотел его Главному морскому начальнику на юбилей поднести, да постеснялся. Уж больно оригинальный презент – может и не понравиться.

Сунулся было с ним домой, а жена и слышать не хочет:

– Что принес, дубина? Своего барахла мало! Она права: на балконе Дымов развел кроликов. Из знакомых никому не надо:

– Вот еще! – говорят. – Держать такое!

По Дымовскому наущению сынишка отнес зверька в школу, в кружок юных натуралистов. Вернулся вечером в слезах, с большой, жирной двойкой по поведению.

Сосед Дымова боцман Цыпа пожалел по-своему: «Выброси ты это говно! Гайку к коробке привяжем – ни в жисть не всплывет».

Жалко Дымову зверька, ругает себя: ради забавы словил животное, вырвал из привычной среды, а теперь, наигравшись, и жизни его лишать?

На ту пору о Дымовском чуде слава по всему городу пошла. Всем охота посмотреть на заморскую диковину. Особенно женский пол любопытствовал до крайности, но кому ни предложат – сразу в отказ. Добро бы просто посмеялись, а то некоторые и принимать Дымова у себя после этого отказываются.

– Иди, – говорят, – с этой своей; в общем, не ходи к нам больше.

Выход подсказал старый профессор Плешинер, что на артиста Евстигнеева похож: «Уж если не найти животному лучшей доли, так отнеси ты его в зоопарк – там любому подарку рады».

А на прощание Плешинер потоптался у двери и, взяв Дымова за пуговицу, шепнул смущенно:

– Ты бы только название ему другое какое придумал, все ж таки в бухгалтерскую отчетность заносить потребуется.

Дымову совет понравился. Покрасил он зверька для маскировки зеленой акварелью и отвез в зоопарк.

– Возьмете? – говорит. – Это – суматранская белочка.

– Отчего же не взять? Давай свою белочку.

Поселили мошонку в отдельную клетку, стали ухаживать. Вот только пары ему подыскать не сумели. Искали, искали – не слыхал никто о такой белочке.

Так и живет там один-одинешенек.

Грустно ему!

Стремясь обрести умное лицо, Леха Волобуев пошил себе новый пиджак. «Это – начало», – подумал Леха. К тому времени два месяца терся он в разного рода приличных местах, на общественных мероприятиях, концертах и выставках, постигая, с чего начать свое духовное восхождение. Широкий спектр интеллектуальных элит поразил Волобуева, даже вызвал некоторую растерянность в молодой душе. Публика – один другого краше, глаза разбегаются. Особенно хороши члены культурных фондов. Один из них – литературно-художественный, под названием «Тарас Бульба» – сразил Волобуева в самое сердце изяществом лапсердаков, пошитых «тарасовцами» из необъятной гоголевской шинели. «Вот она – азбука тонких различий, выделяющих интеллект в толпе пустоголовых бездельников», – смекнул Волобуев и, восхищаясь собственной догадливостью, поспешил к лучшему в городе портному.

Пиджак удался на диво! Надев его, Леха даже рассмеялся от удовольствия. Вот только брюки к пиджаку придется покупать новые. Прежние-то хоть и вполне приличные, но с ТАКОЙ красотой уже, конечно, не смотрятся. Заказал Леха тому же портному и брюки к восхитительной обновке.

Пара влетела в копеечку, но мелочиться на таких вещах, разумеется, не следует. Глянул Волобуев в зеркало и ахнул: хоть сейчас в Париж! Однако галстук к такому костюму требуется особенный.

Галстук искал долго. Все это время чудесный пиджак висел в шкафу, тщательно запакованный от моли, дожидаясь часа Лехиного триумфа.

За галстуком понадобилась и сорочка. Не ширпотребовская «хэбэ», а кружевная, из чистого шелка, с вышитыми на груди вензелями.

Туфли, разумеется, пришлось покупать лакированные. В таких туфлях по улице не походишь, а в общественный транспорт – и не суйся, если, конечно, не желаешь остаться без обуви. Так что вместе с туфлями купил Леха и машину, и гараж, и расписные чехлы на сиденья.

Пиджак к тому времени в шкафу вполне освоился и уверенно посылал сквозь лакированные стенки все новые импульсы, беззастенчиво руководя Лехиной жизнью. Опавший с лица, похудевший Волобуев преданно служил своему мучителю.

Новый самолет Леха «не потянул». Две недели скрывался под чужим именем от любовниц и кредиторов, наконец, переодевшись в женское платье, имея при себе лишь несессер да сорок рублей денег, смешался на Витебском вокзале с толпой беженцев и исчез навсегда.

Имущество описали. Часть вещей пошла с молотка, пиджак же в числе прочей вышедшей из моды одежды отдали в благотворительное общество, для бедных.

Тем бы все и закончилось, но третьего дня мы стали свидетелями того, как кладбищенский нищий Климушка с криком: «Я разорен!» – сиганул с моста в черный омут реки Монастырки. Разошедшиеся по воде круги вынесли на поверхность Дурной пиджак. Гордо расправив плечи, зловеще колыхаясь и шевеля рукавами, он медленно двинулся в устье Невы, наводя ужас на многочисленных зевак.

Со стороны ошвартованных сухогрузов с тревогой и болью застонала сирена.