САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 - Здорово, Костя! – рявкнул Семёныч и чуть не упал на Сакурова.

 Надо сказать, Семёныч частенько грешил против правил дорожного движения и любил покататься на своей «ниве» в состоянии даже не лёгкого опьянения. Зачастую, не имея лишних денег, Семёныч катался даже без тормозной жидкости. В общем, ездить с ним могло показаться занятием опасным, но сорок лет шоферского стажа вывозили пьяного за рулём Семёныча и его пассажиров из разных дорожных ситуаций без ущерба.

 - Здорово, односельчанин, - приветствовал Семёныча Сакуров, придерживая его за воротник телогрейки.

 - Ты ещё не обедал? - поинтересовался Варфаламеев, шутливо козыряя Сакурову. Его, в отличие от Семёныча, не штормило, однако оба глаза бывшего штурмана попеременно подмигивали, что свидетельствовало о его вздёрнутом состоянии.

 - Нет, - честно признался Сакуров, и с помощью колена под зад направил Семёныча в сторону ворот подворья.

 - Тогда пойдём, пообедаем, - предложил Варфаламеев.

 - К тебе, - зачем-то уточнил Семёныч и похлопал себя по телогрейке. Во внутренних её карманах обычно содержалось «горючее», а похлопывание означало, что «горючее» есть.

 - Под что будем обедать? – уточнил Сакуров и потопал вслед за Семёнычем в избу, курящуюся лёгким печным дымком. Печь Сакуров затопил с утра, к обеду вода в радиаторах нагрелась, а вместе с ней нагрелись и щи в духовке. Час назад Константин Матвеевич подбросил в топку дров, и теперь печь пыхала остаточным дымом, который путался в нависших над домом ветвях ракиты.

 - Под «мозельское» урожая 1988 года, - сыронизировал Варфаламеев, пристраиваясь в хвост процессии.

 - Под водку, - просто сказал Семёныч. Он не понимал никакого юмора, кроме собственного. А про «Мозельское» даже не слышал. Впрочем, Семёныч был натуральным пролетарием, чьи предки удрали из деревни в столицу тогдашнего эСэСэСэРа сразу после начала коллективизации. Сколько классов он успел кончить в своё время, оставалось тайной, потому что про себя односельчанин любил рассказывать всякие туманные истории с различным героическим контекстом, но про образование в них не упоминалось. Впрочем, Семёныч и не скрывал его отсутствия. А изъяснялся Семёныч на несколько чудном для слуха современного россиянина языке. Вернее, манера выражаться его отличалась некоей псевдодеревенской сказочностью. Он сохранил её с детства, наслушавшись разных диалектов в бараке, где жил первое время, и уже никогда не смог научиться говорить иначе. За это его в своё время прозвали Сельским, и об этой кличке спьяну раззвонил богатый сынок Семёныча. Но в деревне кличка не прижилась, потому что одних Семёныч выручал своей тачкой, с другими душевно пьянствовал, а всем им вместе, обыкновенным сельским жителям, не смешно было дразнить односельчанина Сельским.

 - Много водки? – задал актуальный вопрос Сакуров.

 - Полтора литра, - успокоил его Семёныч.

 - Полтора – это хорошо, - одобрил Сакуров, пропуская гостей в ворота. Эти ворота замыкали П-образное подворье, состоявшее из дома и сарая с погребом. Крыши сарая и дома соединялись двухскатным навесом, под которым было удобно хранить сухие дрова и ходить в любую непогоду через задние двери дома в сарай. В сарае Сакуров оборудовал загон для будущей свиньи и курятник для будущих кур. Выходя из дома, Сакуров запирал все двери, заднюю и дверь парадного крыльца. Раньше, по упоминавшемуся преданию коренных односельчан, двери в деревне никто на замок не запирал. Но «демократия» внесла в жизнь свои коррективы, и теперь приходилось остерегаться по-всякому.

 - На что водку брали? – полюбопытствовал Сакуров.

 - А это Марфаламеев трёх петухов приговорил, - хитро усмехнулся Семёныч. – Пока ты спал, мы уже туда-сюда и обернулись.

 Варфаламеева Семёныч упорно называл Марфаламеевым, а усмехался со значением. Дескать, я своих петухов для сына поберегу, а за счёт марфаламеевских мы слегка гуднём.

 - Почём петухов сдали? – задал хозяйственный вопрос Сакуров, отмыкая заднюю дверь.

 - По сто, - ответил Варфаламеев и стукнулся головой о косяк. – На стольник слегка поправились, а на двести…

 Троица вошла в избу, Варфаламеев с Семёнычем привычно уселись за обеденный стол, первый стал резать хлеб, а второй выставил три пол-литры.

 Сакуров достал из духовки кастрюлю щей, разлил густое варево по мискам, украсил стол банкой домашних томатов Жоркиного приготовления, и застолье началось. Приятели чинно налили водку в три стакана, чинно выпили, а Семёныч, ставя свой стакан на стол, промахнулся и упал с табуретки. Варфаламеев занюхал первую хлебом, поднял Семёныча и укоризненно поинтересовался:

 - А грибы?

 - Совсем забыл! – спохватился Сакуров, смахнул с нижней губы указательным пальцем каплю вонючей водки и пошёл за солёными грибами. Их Сакуров держал в сенях в двухвёдерной кадушке.

 - Ничего себе щи, - снисходительно похвалил Семёныч, первым делом выуживая из своей миски кусок тушёного мяса. Тушёнку делал Жорка из собственной свинины, поэтому есть её, в отличие от магазинной, можно было в любом виде.

 - А вот и грибы! – объявил Константин Матвеевич и хлопнул о столешницу миской с пикантной закуской. Он скоренько нарезал в миску репчатого лука, залил грибы подсолнечным маслом и даже посыпал всё это сушёным укропом.

 - По второй? – предложил Варфаламеев, схрумкав пару грибков.

 - Можно, - солидно разрешил Семёныч, после чего компания надолго замолчала. Сначала выпили, потом, как следует, закусили. Тостов не произносили, но по очереди приложились к банке с томатами, чтобы хлебнуть сока, затем врезали по третьей и дружно закурили. Семёныч с Сакуровым курили дешёвые отечественные сигареты, Варфаламеев пристрастился к самосаду. Иногда, когда получалось, он не чурался и более цивилизованного курева.

 - Хорошо, - констатировал Семёныч и чуть, было, снова не упал с табуретки. Но Варфаламеев вовремя подхватил его и прислонил к столешнице, подставив под нос собутыльника пепельницу. Поухаживав за односельчанином, бывший штурман с сомнением возразил:

 - Неплохо. А твоя не припрётся?

 - Пусть только попробует! – пригрозил Семёныч.

 - Нечего ей здесь делать, - неуверенно поддакнул Сакуров, хлебнул томатного сока, и беседа заладилась.

 Приятели неторопливо обсудили текущие сельскохозяйственные проблемы, Варфаламеев поведал о своих планах на лето, а Семёныч ни с того, ни с сего отругал Сакурова за то, что он посадил в огороде дерево неизвестной породы. Сакуров обозвал Семёныча дураком, и они чуть не подрались. Но их развёл Варфаламеев, который стал горячо и убедительно рассказывать о Японии. Вообще, бывший штурман дальней военной авиации имел обширнейшие познания в различных областях разных отраслей знаний. А особенно он любил поговорить о далёких экзотических странах, где никто из приятелей не бывал. Сакуров, имея среднее мореходное образование и плававший исключительно в акватории Чёрного моря, имел о Японии представление самоё тёмное. Вообще, он с трудом верил в своё японское происхождение, никому из своих новых знакомых о нём пока не говорил, но его выдавало лицо. Оно логично запечатлело в себе черты неведомого японского предка, и теперь многие принимали Сакурова или за обыкновенного среднего азиата, либо за русского, но с очень крепкой татарской родословной. Слушая Варфаламеева, Константин Матвеевич с недоумением задавался вопросом: почему он сам раньше не прочитал и узнал чего-нибудь о Японии кроме того, что японцы хуже других переносят алкоголь? Наверно, в повседневной суете и трудах насущных, да ещё вдали от родины почти сказочного предка, ему было просто недосуг и неинтересно этим заниматься. Вот если бы предок проявил интерес о нём, Сакурове, а у последнего появилась бы возможность съездить в сказочную Японию, тогда другое дело.

 Семёныч, профессиональный пролетарий, не прочитавший за всю свою жизнь больше двадцати книг, тоже слушал, но вид при этом сохранял иронический и загадочный. Что явствовало о его намерении поведать о чём-то своём. Такие выступления Семёныч, как правило, привязывал к теме предыдущего повествователя, но всегда старался сделать это так, чтобы подчеркнуть пустяковость всякой, кроме его, Семёныча, темы.