Текст-1

Эра людей заканчивается. Смерть двуногому мясу!

003: ЭКОНОМИКА

Ну а как же экономические вопросы? У нас и здесь есть своё мнение, основанное не на марксистской политэкономии, а на рассмотрении общества как информационной системы, по аналогии с живыми организмами. Биологические категории куда актуальней экономических, ибо экономика так же вторична по отношению к биологии, как биология – к химии, химия – к физике, а физика – к геометрии.

Открытие Торстеном Вебленом так называемого "статусного потребления" ("conspicuous consumption") является, пожалуй, единственным открытием технократов, пробравшимся в официальную экономическую науку. Обезьяны тратят гигантские ресурсы на плохие, ненадёжные и недолговечные товары лишь для того, чтобы продемонстрировать статус в социальной иерархии. Открытый чуть позднее (и по понятным причинам куда менее знаменитый) феномен искусственного дефицита лишь закрепил абсурдность ситуации. По сравнению с уровнем жизни, гарантируемым технократическим государством, уровень жизни самых богатых людей планеты ничтожен. Это глупцы и бедняки. Что же заставляет их так поступать?

Соревновательная структура социальной иерархии приматов.

Демон, вне зависимости от половой принадлежности носителя, воспринимает любую зону эмергенции (то есть в конечном итоге – любого человека) как женскую особь, которую необходимо оплодотворить божественной информацией. В этом плане демоны как пакеты гиперкосмических подпрограмм не имеют половой дифференциации, а также не имеют какой-либо социальной системы. Пожирание, овладевание, завоевание – вот спектр поведенческих паттернов демона. Демоны не соревнуются друг с другом – они либо уничтожают врага, либо зомбируют его, либо порабощают. Поэтому демонам бесполезно угрожать, они мыслят ультиматумами.

Эмергент – суть демон. На данном временном отрезке его носителем может являться только человек – по сути, продвинутая обезьяна, примат. Обезьяна – существо социальное, двуполое, обладающее комплексной статусной системой. Обезьяна не уничтожает конкурентов по пищевой нише сотнями тысяч, не откладывает личинки в мозг жертвы, не наполняет заушные раковины жертвенной кровью. Демонизм ей чужд.

Агрессия примата – это агрессия активного партнёра в гомосексуальной иерархии.

Цель – не уничтожить противника, а убедить его повернуться задом и чуть-чуть нагнуться. Для обезьяны характерны такие явления, как социальная соревновательность, спорт, позирование, а на более высоких уровнях развития – стыд и честь.

Разумеется, порождённый эмергенцией сверхинтеллект человека позволяет выйти за рамки обезьяны. Зачем следовать ритуалу, если можно подстроить противнику ловушку? Зачем бросаться на противника с кулаками, если можно раскрошить его череп ухватистой дубиной, пронзить его копьём и пулемётной очередью, сжечь его напалмом и ядерным пламенем? Для обезьяны ответ очевиден – чтобы убедить противника повернуться задом. Для одержимого демоном человека этот ответ не имеет смысла. Интеллектуал, если воспринимать его как симбиоз обезьяньей биологической оболочки и демонического пакета подпрограмм, мыслит иными категориями, более простыми и ясными.

С этой точки зрения поведение интеллектуала ближе к поведению рептилии или насекомого, чем к поведению млекопитающего. Концлагерь, этот инструмент промышленной утилизации людской биомассы, есть порождение холодной инсектоидной логики. По этой же линии проходят ковровое бомбометание, ядерная война и массовые армии тоталитарных государств. Это логика улья, логика муравейника.

Обезьяна приходит в ужас от самой постановки вопроса о таких вещах.

Можно провести прямую параллель между тоталитарно-технократическим подходом и кровавыми хтоническими культами древних деспотических теократий. Если воспринимать технократию как власть носителей "технэ" (мастерства), как власть интеллектуалов, то древние теократии были технократическими обществами, ибо представляли собой власть узкой касты интеллектуалов над глупыми (а зачастую и неполноценными биологически) массами. Одной из отличительных черт подобных обществ является почитание женщины-разрушительницы.

Женщина не включена в мужскую социальную иерархию, поэтому если женщина берёт в руки оружие, то не с целью "опустить" противника, а с целью его уничтожить.

Женщины жестоки, как змеи и насекомые, и это роднит их с демонами. Очевидно, женщина в современной войне на истребление будет более эффективна, чем мужчина.

Она не стремится к "показухе" и не обладает внутренними ограничителями на применение сверхнасилия. Её инсектоидная систематичность в технократической цивилизации важнее, чем голая примативность мужчины.

Нам очевидно, что обезьяны – это тупик эволюции, не способный развиваться дальше.

Нечистоплотные всеядные существа, больше озабоченные своими социальными ритуалами, чем улучшением собственного положения. Эмергенция продолжается не на уровне новых подвидов обезьян, а на уровне демонов, на уровне пакетов подпрограмм, использующих приматов как носители. Терпение ящера, систематичность паука, трудолюбивость муравья, живучесть таракана, жадность саранчи – эти качества высоко ценит тоталитарный технократизм. Освобождённый интеллект как оружие разумного насекомого против статусного насилия социальной обезьяны.

Чтобы понять, о чём идёт речь, представьте танковые гусеницы, крушащие легковой автомобиль. Представьте фабрики по переработке людей в консерванты для холодильных камер. Представьте фигуры в защитных комбинезонах на фоне горящих городов. Представьте стальные жвалы трёхглазого инсектоида, выглядывающие из-под кевларовой каски. Время господства двуногих подходит к концу. Обезьяна – это говорящее мясо. Наше предначертание – вершить её гибель.

Но вернёмся к вопросу о социальном устройстве. Капитализм (если уж угодно использовать этот марксистский термин) появился с внедрением машин. А закончился тогда, когда внедрение машин и рост производства стало приводить не к росту, а к падению занятости. То есть людская масса начала становиться избыточной, машины начали вымещать людей. Это точка бифуркации. Первой в неё упёрлась Америка, что привело к Великой Депрессии. Вопрос стоял просто: что важнее – спрос или предложение? А ещё точнее: кто важнее – потребитель или производитель?

"Общество потребления" (современный кейнсианский псевдокапитализм) – это выбор в пользу потребителя. Социальные программы, госрегулирование, пособия по безработице, работа в так называемой "сфере услуг", всякие там "офис-менеджеры" и прочий "постиндустриал" – суть попытка содержать избыточное население на плаву.

В эпоху Великой Депрессии к этому добавлялось и уничтожение самих товаров (банально топили сухогрузы с зерном), равно как и средств производства – ситуация была новая, решали её травматично. В других странах прошло уже по накатанной колее.

Как работает постиндустриал? Техносфера, как и при капитализме, производит необходимые для жизнеобеспечения товары. Но при этом их ценовая стоимость в среднем завышена настолько, насколько избыточно население. В эпоху Великой Депрессии шестнадцатичасовой рабочей недели хватало с избытком, чтобы полностью удовлетворить весь потребительский спрос. А ведь в тридцатые годы не было ни атомных реакторов, ни реактивной авиации, ни компьютеров, это вообще почти что "каменный век". Какова избыточность сейчас – сказать сложно, но не менее 99% – это точно.

Косвенным индикатором может служить количество техников и инженеров и общее время, которое они тратят, собственно, на своё дело.

Чтобы разъяснить, как работает ценовой коллапс, прибегнем к абстракции.

Представьте, что у Вас есть, скажем, нанорепликатор (научно-фантастический аналог рога изобилия). Вы можете производить что угодно и в каких угодно количествах. Но при этом Вы ничего не можете продать, ведь цена – функция от редкости. А редкость товара, произведённого в репликаторе – такая же, как редкость грязи под ногами. Значит, и цена у него соответствующая – нулевая. Вне зависимости от его качеств.