Нравственная философия

«… Тогда выясняется пред нами обязанность осознать, с первых шагов и от первой ступени лестницы восхождения, что одни предосудительные мнения, по одной своей привычке, все обусловливают временем, местом, пространством, числом. И зачем словам — Греция, Рим, Восток, Италия — так сильно потрясать наш слух? Будем лучше стараться о том, чтобы в нашем, по-видимому, тесном жилище, на нашей еще незнаменитой родине устроить храм, достойный вмещать великих посетителей. Поймем наконец и прочувствуем, что там, где жива душа, туда нисходят и музы, и боги, а не на такое-то место, ознаменованное географическим положением. Этот факт важен! Он основа для вас.

…Старость, время, пространство ничто иное, как мерила, совершенно-противоположные сущности души: Мы доходим до убеждения, что есть молодость, что есть старость — другие, независимые от числа годов нашей жизни. В отношении некоторых идей мы всегда молоды и вечно останемся такими. К этому числу принадлежит идея о красоте всемирной и вечной. Созерцая ее, человек удостоверяется, что она достояние веко» безграничных, а не существования земного…Природа не любит отжавшего и, действительно, одряхление кажется мне одною положительною болезнью: в нем скапливаются они все. Мы называем их разными именами: горячкою, невоздержанием, сумасшествием, идиотизмом, но, заметьте, как в своем характере они сходны с дряхлостью. Они, как и она, любят неподвижность, негу, присвоение всего себе, леность — а не освежающую новизну, не самопожертвование, не порыв, увлекающий вперед Волосы наши седеют, но я не нахожу никакой надобности дряхлеть нам самим. Нет! Сделайте из себя орудие Св. Духа, храните любовь, возделывайте истину, и взор ваш поднимется, морщины разгладятся; вас окрылит еще надежда; вы станете бодры и крепки. Всякий раз, когда мы беседуем с теми, кто выше и лучше нас, мы молодеем, а не старимся.

…Характер уменьшает едкость личных ощущений, украшает определенный текущий час, одушевляет бодростью и окружающих, указывая им, сколько есть еще на земле достойного и превосходного, о чем они и не помышляли.

…Всякая деятельность умственных способностей тоже освобождает нас в некоторой степени из-под власти времени. В моей болезни, в моем изнеможении — дайте мне глубокую мысль или живую волну поэзии — и я освежен; откройте предо мною том Платон или Шекспира — и чувство бессмертия сказывается моему сердцу.

…Посмотрите, до чего величие и божественность мысли стирают во прах века, тысячелетия и живут помимо их, теперь, в этот самый час. Учение Христово менее ли производит действие в наше время, чем в те дни, когда Он впервые изрек Свое божественное слово?»

О наших превратностях:

«Пока нас не потерзают и не пожалят, пока вражьи силы не пустят в нас своим зарядом, в нас не пробуждается то благородное негодование, которое привыкает искать себе обороны в мощи духа. Великому человеку очень бы хотелось оставаться маленьким человеком. Пока он лежит на пуховиках удачи и приволья, он дремлет, засыпает. Но когда его примутся толкать, бить, колоть, — пинки преподадут ему урок, и он отрезвится, возмужает. Ему станут знакомы и обстоятельства, и его собственная неопытность; он излечится от безумных мечтаний, приобретет смышленность и настоящую разумность».

«…Могущество человека в нем самом; надобно поступать по этому правилу. К чему обуреваться то страхом, то надеждою? Его природе вверены прочные блага; он наделен возможностью умножаться и усиливаться во все продолжение жизни; блага же случайные могут возрасти и опасть, как осенние листья Станем ими играть, бросать их на все ветра, как мгновенный признак неистощимости нашей производительной силы».

…Душе неизвестны ни безобразие, ни муки. Если бы в часы светлых провидений, в те часы, когда душа вполне владеет своим величием, нам привелось изречь сущую истину, мы, вероятно, бы сознались, что не понесли никакой невознаградимой утраты. Такие-то часы убеждают нас, что нам невозможно потерять ничего из истинно важного. Бедствия, лишения — это все частности, целое остается неприкосновенным в нашей душе. Признаемся, что есть некоторые преувеличения в рассказах людей самых терпеливых и самых жестоко испытанных; признаемся, что, может быть, никто в мире не описал свои страдания так просто и правдиво, как бы это следовало. В сущности, в нас изнемогало, нас обуревало конечное, между тем как бесконечное покоилось в своем улыбающемся безмятежии.

…Перемены, в небольших промежутках нарушающие житье-бытье людей, суть увещания природы, по законам которой всему надлежит расти и развиваться. Увлекаемая этою основною необходимостью каждая душа бывает по временам принуждена изменять свой быт, свой круг друзей, свои мнения и свои верования; так моллюски покидают время от времени свои красивые раковины, сделавшиеся тесными и задерживающие их рост, должно сызнова приниматься за медленное устройство нового известкового жилища. Учащение таких переворотов соответствует бодрости сил индивидуума: они беспрерывны для некоторых счастливцев; в таком случае все их внешние отношения имеют простор и, не касаясь того, что составляет их истинную жизнь, облегают их тонкою прозрачною плевою, а не сдавливают тяжелым неуклюжим зданием, построенным в разное время, без толку и без цели, подобным тем, в которых мается большая часть людей.

Человеческая природа эластична, она способна возобновляться так, что сегодняшний человек едва может узнать себя вчерашнего. И такова должна бы быть летопись жизни человека в его отношениях к временному: ежедневное высвобождение из-под теснин отжитого, сходное с ежедневною переменою одежды. Но для нас, живущих с такою нелепостью, тупо и упрямо приспосабливающихся на одном месте, вместо того, чтоб идти вперед, — для нас, противодействующих, а не содействующих божественным призывам, наш рост сопровождается потрясениями и припадками.

И нам ли расстаться с нашими друзьями, нам ли выпустить из объятий наших ангелов? И нам ли заметить, что если скроются ангелы, то их место займут архангелы!..Все мы идолопоклонники старины. Мы не верим в сокровища души, в ее могущество, в ее вечное бытие. Мы не верим, что в мире есть сила_; могущая войти в соперничество с тем, что казалось нам прекрасно вчера, что в мире есть сила обновления. Мы не можем решиться покинуть те ветхие шатры, где нашли питье, еду, кров и радости; мы не можем уверовать, что дух промыслит для нас в другом месте кров, пропитание и опору. Мы не можем вообразить себе ничего милее, дороже, слаще изведанного. Но напрасно усаживаемся мы и начинаем плакать. Голос Всемогущего говорит нам: Встань и иди! Оставаться среди развалин нельзя, ступить вперед — страшно; и похожи мы на какие-то чудовища, идущие вперед, с головою, повернутой назад.

«Но время настает, и самому нашему разуму становятся понятны воздаяния, следующие за бедствиями. Болезнь, увечье, потеря друзей и состояния кажутся нам на первых порах несчастием, и неисправимым, и ничем не облегчимым. Но годы неминуемо растолкуют нам глубокий смысл врачевания, скрытого под такими испытаниями. Смерть, лишающая нас друга, брата, жены, возлюбленного, со временем являет их нам под видом доброго гения, верного руководителя. Подобные потери, всегда производя в жизни некоторый переворот, полагают конец эпохи детства или молодости, которым уже настала пора прекратиться; они выводят нас из застоя привычек, устаревшего образа жизни, занятий и дают нам возможность вступить в новые отношения, чья несомненная важность и благодетельное на нас влияние обнаружатся в будущем. И тогда мужчина или женщина, которые остались бы похожи на садик, где есть и цветы, и солнце, но где от тесноты корни деревьев переплетаются, а вершины сохнут от солнцепека, — благодаря падению ограды делаются подобны величественному банану, принимающему под свою сень и питающему своими плодами бесчисленное множество людей.

«Земной шар в глазах Божьих, — не что иное как прозрачный закон, а не сплошная и стоячая масса фактов». Эмерсон был допущен снять густое докрывало с этой стоячей и сплошной массы и увидел повсеместную деятельность и незыблемость нравственных законов. Их ход строен и неуклонен, как у небесных светил. Они ограждают незримый мир нашей души, на каждом шагу служат опорою своему блюстителю и обличают их пренебрежителя, они свершаются и торжествуют всюду. Свидетельство о них всего поразительнее, выражено в «Возмездии»; позвольте мне, однако, представить некоторые черты из их проявлений и в других отношениях.