Манифест непосредственности (СИ)

Коррупция как явление возникает благодаря безудержному стремлению корпоративной бюрократии к наживе. Но в действительности за этим стремлением к наживе скрывается стремлением к высшим удовольствиям, к которым были устремлены люди традиционных обществ, и устремлены сейчас там, где общества остаются традиционными. Там считалось благом хотеть чего-то недоступного чувствам, хотеть потустороннего рая, вечного блаженства на том свете. А что такое есть огромные многомиллиардные капиталы, десятки квартир, оформленных на родственников, офшорные счета, собственность по всей стране и других странах, оформленная на фирмы-посредников? Являются ли владельцы этих капиталов и собственности их действительными владельцами? Они владеют тем, чего не могут увидеть, имеют деньги, которые не могут потрогать. И не только потому, что если вдруг начнут сорить собственными деньгами, их тут же заподозрят в коррумпированности. Это больше страшит традиционных бюрократов. Корпоративные же бюрократы - это те, кто владеют крупным бизнесом на вполне законных основаниях, не должны скрываться от властей, в идеале честные налогоплательщики. И всё же, ни один из них не может полностью обналичить свой счёт в банке. Никто не видел грузовиков, нагруженных деньгами возле дома миллиардера. Его деньгами распоряжаются посредники в банке, так же как его собственностью распоряжаются управляющие.

Борьба с коррупцией - это на самом деле борьба за окончательное размежевание традиционной бюрократии и бюрократии корпоративной, за чёткое разделение труда между чиновниками и бизнесом. Но они никогда не могут полностью размежеваться, потому что корпоративная бюрократия происходит из бюрократии традиционной. Первая опирается на источники права, вторая - на источник власти, но и те, и другой недоступным чувствам. Зачем же тогда нужен этот цирк, пафосная риторика и широкое тиражирование в СМИ каждого случая борьбы с коррупцией? Ответ прост, эта борьба направленна не против чиновников, захотевших стать бизнесменами, а против того, во что могут превратиться эти чиновники. Именно коррумпированный чиновник может стать действительно хозяином власти, то есть перестать в подлинном смысле быть чиновником и в подлинном смысле стать гражданином. Коррупция - это самый страшный враг бюрократии, и самый эффективный способ победить бюрократию. Коррумпированные чиновники не выгодны бюрократическому управлению сразу в двух смыслах. Во-первых, коррумпированный чиновник уже не просто посредник, выполняющий поручения сверху, он хозяин того, чем управляет, и потому в случае угрозы его территории извне, будет защищать её как собственную шкуру, даже ценой собственной жизни и свободы. Во-вторых, инстинкт захвата собственности и воля к наживе создавали личностей, которые воистину творили историю, захватывали земли и страны, расширяли границы своего отечества, и тем самым делали свой народ более могущественным. Этот инстинкт в значительной мере развит у коррумпированных чиновников, которые могут стать истинными вождями своего народа на пути к великим свершениям. И чем более публично совершается коррупция, тем больше шансов у чиновников из простых чиновников превратиться в хозяев собственной страны. Разумеется, следует понимать, что под коррупцией здесь подразумевается не то, что часто ошибочно за неё выдаётся. Различные хищения бюджетных средства и мошеннические схемы выбивания денег из центра - это просто воровство и мошенничество. Коррупция же в истинном смысле - это взяточничество и местничество.

С другой стороны, борьба с коррупцией не уничтожает коррупцию, а лишь загоняет её в тень, заставляет скрываться и прятаться из публичной сферы, что, безусловно, вредит непосредственности. Ведь самый эффективный способ борьбы с коррупцией во все времена - это наращивание и распространение чиновников. Что уже заставляет задуматься. Сегодня борьба с коррупцией - это уже главный повод для увеличения количества бюрократических посредников и их институтов. Рост бюрократии в свою очередь ведёт к тотальному уничтожению непосредственности и к тотальной халатности. Иными словами, резкий интенсивный рост бюрократии всегда приводит к тоталитаризму. И не столь важно, имеем ли мы дело с тоталитаризмом фашистским, коммунистическими или с повсеместной тотальностью демократии общества потребления. Везде в начале мы имеем своеобразные скачёк, приводящий к росту бюрократических институтов и их сотрудников. Последний такой скачёк был вызван обострением кризиса управления во время Великой Депрессии. Тогда повсюду наращивалась бюрократия, в том числе и военная. В результате это вылилось в самую чудовищную и подлую войну в истории человечества. Но и после войны наращивание бюрократии только продолжалось. Фашизм не проиграл, в той войне проиграла лишь нарождающаяся непосредственность. Позже в своих исследованиях тоталитаризма Х. Аренд будет писать, что самые страшные преступления тоталитарных милитаристических режимов были совершенны по вине безразличия и халатности бюрократических чинов. Она назвала это банальностью зла. Чиновники лишь отдавали приказ, подписывая смертные приговоры с тем же безразличием, с каким они подписывают сотню разных бумаг каждый день. Никто не отдавал себе отчёта в том, что творит беспрецедентное зло, каждый просто делал свою работу. И тот, кто выносил приговор, никогда не приводил его в исполнение. Что ж, всё это верно, но в таком случае, самый страшный враг тоталитаризма - это публичная коррупция, и ударить коррупцией по бюрократии - это значит положить начало прекращению векового уничтожения свободы и гражданства.

4.Кризис управления.

Элементы иррациональности присутствуют всегда в любой системе управления, и уже только по этой причине ни одну экономику или политическую систему нельзя сделать полностью рациональной, подчиняющейся математическому измерению и всеобщему пониманию. Говорит ли это о иррационализме управления как такового, и, как следствие, о том, что кризис управления невозможно преодолеть полностью? Вовсе нет. Элементы иррациональности могут и не складываться в так называемый иррационализм, а лишь выступать иррациональными по отношению к структурам рациональным, занимающимся математической обработкой данных и их сравнительным анализом. Не нужно забывать, что любой подобный анализ в системе управления носит исключительно статистический характер. Любое утверждение в науке делается из опыта. Если сто раз определённые события приводили к одному и тому же результату, то наука вполне достоверно заключает, что в сто первый раз аналогичное стечение обстоятельств приведёт к таким же следствиям. На этой вере держится уверенность бюрократических институтов счетоводства. Но здесь нужно понимать, что это не теоретические выводы науки идут впереди наблюдения за событиями, а события идут впереди, и здесь всегда возможна такая ситуация, которая ещё не имела аналогов в истории.

Любые экономические и политические прогнозы здесь не исключение, в их основе всегда лежит лишь наблюдение за прошлым. А прошлое само по себе представляет собой лишь устаревшие системы управления, одни из которых были непосредственными, другие - бюрократическими. При этом первые всегда превращались во вторые, когда считали, что накопили достаточное количество наблюдений, чтобы делать выводы о любых крупных событиях истории. В эту иллюзию не редко впадает и наука, полагая, что наблюдение за тысячами одинаковых фактов не оставляет возможности для исключения. К счастью, квантовая механика последовательно уничтожает подобные иллюзии, указывая, что такая надёжность наблюдения работает в ограниченной области пространства и, что особенно важно, времени. То есть, когда римская власть убедила себя и других, что накопила достаточный опыт для того, чтобы по любому событию предсказать его следствия, как врач может по симптому узнать болезнь, она была права. Действительно, те наблюдения, которые были накоплены человеческими обществами в период Античности и оформлены в их искусстве, науке, и, конечно же, римском праве, позволяли делать прогнозы на протяжении довольно-таки длительно времени. И речь сейчас не о тотальном контроле высшей властью всего происходящего в стране. В таком случае, Римская Империя ни за что не перестала бы существовать, хоть и превратилась бы лишь в карикатуру самой себя из прошлого. Наука в данном случае может делать лишь положительные и отрицательные прогнозы по поводу того, к чему может привести та или иная инициатива. По сути, любая крупная инициатива несла в себе риск гибели империи в качестве варианта развития этой инициативы, как и те положительные следствия, к которым она могла привести. То есть, когда власть рискует, она знает, чем она рискует, знает, чем всё может обернуться в случае неудачи, и знает, чего может достичь в случае успеха. Это подтверждают и известные слова императора Августа Октавиана, который утверждал, что "не следует начинать сражения или войну, если нет уверенности, что при победе выиграешь больше, чем потеряешь при поражении". Но как это можно было рассчитать? По какому алгоритму высчитывали возможные потери и преимущества? Очевидно, только из опыта прошлого, накопленного во многих войнах и сражениях ранней Античности.