Английская Утопия
Английская Утопия читать книгу онлайн
Эта книга — история двух островов: Утопии и Британии. У каждого из них своя история. Обе развиваются параллельно и помогают взаимно объяснить одна другую. Цель настоящей книги — способствовать этому объяснению. Люди думали, надеялись, а иногда и боялись, что Утопия есть тот самый остров, в который может вскоре превратиться современная им Британия. Их мысли и чаяния в этом направлении зависели не только от прочитанных ими книг и привычного круга идей, но и от событий, происходивших в реальном, окружающем их мире, от класса, к которому они принадлежали, и от роли, которую этот класс играл или хотел играть по отношению к другим классам.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Фаррингтон рассказывает о том, что солнце, «дающее свой свет и тепло всем одинаково», в античном представлении было тесно связано с понятием справедливости:
«Имеется множество доказательств того, что в ряде религий, где поклонение звездам сочеталось со стремлением к более справедливому устройству общества, солнце считалось верховным распределителем справедливости, блюстителем честности, оно заглаживало обиды и было нелицеприятным судьей во всех делах. В III веке до нашей эры солнце притягивало к себе, как магнит, тысячелетние чаяния обездоленной части человечества. Люди верили в то, что царь-солнце периодически сходит с небес на землю, чтобы водворить на ней справедливость и сделать всех участниками ничем не омраченного счастья».
Стоики особенно поощряли такие верования. В описании их островов Солнца, приводимом Диодором, очевидно, считавшим, что он пишет о стране, существующей в самом деле, мы встречаем ряд черт, уже подмеченных нами в описании Кокейна. На этих островах чудесный климат и царит сказочное изобилие:
«Климат в их стране совершенно умеренный, так как она находится на линии равноденствия, и их не беспокоят ни жара, ни холод. Плоды у них спеют круглый год… Жизнь их проходит на цветущих лугах, земля дает им обильную пищу, так как по причине плодородия почвы и умеренного климата урожаи вырастают сами собой в размерах, превышающих их потребности».
Море вокруг островов Солнца сладкое на вкус, и это напоминает нам о сладких источниках в стране Кокейн.
«Вода из их горячих источников сладкая и полезная; она сохраняет свое тепло и никогда не остывает, если только не разбавить ее холодной водой или вином».
И здесь мы также встречаемся с мотивом волшебного исцеления. Речь идет о животном, чья кровь
«имеет удивительное свойство. Она немедленно заживляет порезы на живом теле, и отрезанные рука или иная часть тела могут быть снова приращены к нему, пока рана свежая».
Все это сочетается с нерушимой сплоченностью граждан этих островов:
«Поскольку между ними нет зависти, там нет и гражданских раздоров, и в течение всей жизни они сохраняют свою любовь к единению и согласию».
Я все это привожу вовсе не для того, чтобы заключить, что средневековые поэты прибегали к сознательным заимствованиям. Мне лишь хочется отметить стойкость традиции и выдвинуть предположение о существовании общего источника легенд, которым могли пользоваться все средневековые поэты и стоики.
К этому же течению общественной мысли принадлежат широко распространенные в средние века, даже среди власть имущих, политические теории, согласно которым правильно устроенным обществом признавалось лишь то, в котором все имущество находилось бы в общем пользовании, отсутствовали классы и не было бы государственного аппарата принуждения. Появление правительств и частной собственности рассматривалось как неизбежное последствие грехопадения и греховного состояния человека. Такие идеи, связанные с представлением о «золотом веке», возможно, отражают также отголоски первобытного коммунизма. После XIII века, с ростом влияния Фомы Аквинского [7], официальные церковные теоретики стали доказывать, что частная собственность и деление на классы являются естественным свойством человеческого общества. Несмотря на это, старые представления о том, что коммунизм является идеальной формой общества, сохранились. В народных массах эти идеи принимали форму, совершенно отличную от официальных теорий, переложивших на греховность человека вину за его неспособность достичь своего идеала. Эти идеи отчасти высказаны в проповедях Джона Болла [8] и сквозят в социальных мотивах описаний страны Кокейн.
Тема, разработанная в Кокейне, имеет продолжение. Правда, его нет в рассматриваемом нами тексте, хотя в заключительных строках содержится некоторый намек на развитие темы, представляющий исключительный социологический интерес. Об этом пишет Дж. Э. Тидди в своем исследовании «Игры мимов». Он указывает на намеренное противопоставление темы изобилия теме выворачивания нормального порядка вещей наизнанку, названной им жанром «шиворот-навыворот». В средневековом народном искусстве и литературе широко применялся прием изображения всего «вверх ногами». Вспомним о цапле, преследующей сокола, мешке, волочащем на мельницу осла, или рыбака, выловленного рыбой. Этот прием нередко переходил в набор слов без смысла, в словесную чепуху. Так, например, в мимической пьесе «Западная окраина» Вельзевул произносит длинную речь примерно такого содержания:
«Я шел прямо вдоль кривого переулка. Я повстречался с лаем, и он собачил на меня. Я пошел к палке и срезал изгородь… я ушел на следующее утро, примерно девять дней спустя, поднял эту дохлую собаку, погрузил руку в ее глотку, вывернул всю наизнанку и послал ее вдоль Вьющейся улицы лаять девяносто ярдов в длину и сам последовал за ней».
За Вельзевулом сразу идет Джек Финней. Тот про должает:
«Теперь, ребята, мы попадаем в страну изобилия, жареных камней, пудингов из слив, домов, крытых блинами, и поросят, бегающих с ножами и вилками, воткнутыми в спину, и визжащих: «Эй, кто меня съест!»
То же мы встречаем в «Амплфордской пляске мячей»:
«Я проехал весь путь от Итти Титти, где нет ни городов, ни селений, где трубы деревянные, колокола из кожи, веревками у них служат кровяные колбасы, по улицам шныряют поросята с вилками и ножами, воткнутыми в зад, и визжат: «Боже, храни короля!»
Под внешним шутовством здесь скрыт глубокий смысл, тут конец нити, ведущей нас непосредственно к бунтарской сути народной мысли того времени. Революционная мысль средневековья состоит в основном из двух течений, внешне противоположных, фактически же взаимно дополняющих друг друга. Одно из них ставит вопрос о равноправии: «Когда Адам копал, а Ева пряла, кто дворянином был тогда?» [9] Второе течение стремится все перевернуть и переставить. Это идея света, опрокинутого вверх ногами: «Смиренных возвышает Господь, а нечестивых унижает до земли». Именно первая часть этого стиха и находит отражение в стране Кокейн.
Указанная связь между обоими течениями проявляется во всевозможных народных празднествах. Как на типичный пример можно указать на средневековый Праздник шутов. Строго говоря, этот праздник следует считать церковным. Состоял он в том, что в некоторых церквах пономари и низшее духовенство в течение целого дня сами отправляли службы, а старшему духовенству отводилась подчиненная роль. Не приходится сомневаться, что в нравах того времени было больше вольности и веселья и что существовали подобные празднества светского характера, вроде коронации Лорда Беспорядка (главы рождественских увеселений), описанной Филиппом Стзббсом в его «Анатомии злоупотреблений» (1583). Праздник шутов начинался обычно накануне дня Обрезания [10] (то есть Нового года; эта подробность заслуживает внимания сама по себе, поскольку Новый год был всегда временем, когда усиливались надежды на перемены и на жизнь по-новому) [11]. Сигналом к нему служило чтение за вечерней стиха из величания Богородицы, уже приведенного нами выше: «Смиренных возвышает Господь…» Тут хор младшего клира закусывал удила. Этот стих, всегда служивший революционным лозунгом, повторялся снова и снова. Избирался церемониймейстер, называвшийся по-разному: то Королем Шутов, то Лордом Беспорядка, то Мальчиком-Епископом. Обедню служили со всякими нелепыми добавлениями. В храм вводили осла с седоком, усаженным задом наперед, в самых торжественных местах крик осла заменял реплики хора; каждение пародировалось размахиванием кровяной колбасой; клир выворачивал свои облачения наизнанку, мужские одежды сменялись на женские, на лица надевали маски в виде звериных морд. Нараставшие возбуждение и озорство очень скоро распространялись из церкви по всему городу или местечку.
