Многообразие Религиозного Опыта

На основании этого письма можно сделать два наблюдения. Вы видите, как сознание бедного человека до того затоплено представлением зла, что в нем не остается места для мысли о возможности какого-нибудь блага в мире. Его настроение таково, что он не может допустить этой мысли. Солнце погасло на его небе. Здесь видно также, как его угнетенное состояние не дает ему обратиться к религии. Такое настроение вообще приводит к иррелигиозности и, на самом деле, насколько я знаю, оно никогда не играло никакой роли в основании религиозных систем.

Меланхолия должна иметь особую мягкую окраску для того, чтобы лечь в основу религиозных переживаний.

Толстой в своей "Исповеди" превосходно рассказывает о том приступе меланхолии, который его привел к религиозным воззрениям. Религия Толстого отличается от других во многих отношениях; но меланхолия, какая лежит в основе ее, представляет две характерных черты, которые делают эту исповедь чрезвычайно ценной для нашего исследования. Во-первых, это замечательный образец ангедонии , неспособности наслаждаться никаким благом; и, во-вторых, это свидетельство того, как странно изменился для Толстого облик мира, благодаря грызущим и угнетающим его душу вопросам и стремлению к философскому покою. Я приведу слова Толстого несколько позже. Раньше мне хочется сделать несколько общих замечаний. Вероятно, все замечали это, что одни и те же факты могут иметь самую противоположную окраску, как в чувстве различных людей, так и в одном и том же человеке в различные моменты. Никакого логического отношения нельзя установить между внешним событием и чувствами им возбуждаемыми. Они берут начало в совершенно иной области бытия, в животной и духовной жизни мыслящего субъекта. Постарайтесь, если это возможно, представить себе мир таким, каков он есть сам по себе, независимо от чувств, какие он вам внушает, от вашей симпатии и антипатии, от ваших опасений и надежд. Трудно вообразить что-нибудь более пустое и мертвое. Ни одна часть вселенной не имела бы предпочтительного значения перед другими. И все вместе представилось бы нам круговоротом тварей и явлений без характерных свойств, без физиономии и без цены, вереницей событий без содержания, без перспективы. Ценность, значение и смысл видимого мира лишь порождение нашего оценивающего разума. Любовь, проявляющаяся в форме страсти, дает нам наиболее резко выраженные и наиболее часто встречающиеся примеры этого. Любовь рождается не от доводов разума. И в то же время она совершенно изменяет ценность любимого лица в наших глазах подобно тому, как восходящее солнце делает серую и темную вершину Монблана ослепительно сверкающей и розовой. Любовь меняет весь мир в глазах влюбленного и открывает перед ним новые пути. Такие же последствия может иметь страх, гнев, честолюбие, ревность, чувство обожания. Их присутствие в душе человека изменяет всю его жизнь; появление же их и исчезновение зависят почти всегда от нелогических, часто от органических причин.

Тот большой интерес, с каким мы относимся к этим страстям, является как бы данью, какую мы платим вселенной; а страсти в свою очередь являются дарами для нас, вытекающими из источников, то низких, то высоких, но всегда недоступных для нашей логики и для нашего контроля.

Может ли умирающий старик вернуть таинственную прелесть и величие того, чем дышала для него наша старая земля в дни его молодости и здоровья? Все это дары плоти или духа, который дышит, где хочет. Материалы, из которых создан мир, покорно отражают на своей поверхности все эти дары, подобно театральным декорациям, равнодушно принимающим так или иначе окрашенный поток света, направленный на них из прожектора.

Реальный мир действует на каждого из нас сообразно с нашей индивидуальностью, являясь для нас комбинацией физических состояний и моральных ценностей. Уничтожьте или видоизмените один из элементов в этом синтезе, и вы получите то, что называется патологическим состоянием. У Толстого на некоторое время совсем исчезло чувство жизни, придающее смысл всему существующему. И результатом этого явилось для него полное изменение всего облика мира.

Когда мы будем изучать случаи обращения к вере или религиозного возрождения, мы увидим, что одним из самых частых последствий этого явления бывает полное преображение всего существующего в глазах субъекта. Новое небо и новая земля. Аналогичное изменение бывает и у меланхоликов, но в обратную сторону.

Мир представляется им отдаленным, странным, мрачным и безжизненным. Краски его исчезают, остывает дыхание, меркнет блеск огней.

Один душевнобольной так говорит об этом:

"Я живу как будто бы в какие-то отдаленные века".

"Я все вижу через какое-то облако; все вещи не те, что были прежде, и я сам не тот", говорит другой.

"Я вижу и осязаю, говорит третий, но вещи от этого не приближаются ко мне… Густое покрывало изменяет цвет и вид всего; люди движутся, как тени, и слова их приходят ко мне, как бы из отдаленного мира".

"Нет прошлого для меня… Люди представляются мне такими странными; мне кажется, что я в театре, что вокруг меня только актеры и декорация… Мне кажется, я не вижу того, что есть в действительности… Я не нахожу себя самого; я двигаюсь, но я не знаю, почему я двигаюсь; все, что проходит перед моими глазами, не оставляет во мне никакого впечатления".

"Я плачу притворными слезами, у меня ненастоящие руки: ничего нет настоящего".

Такие слова вырываются у меланхоликов, описывающих свое болезненное состояние [82] ). Оно вызывает у этих людей глубокое удивление.

Эта странность, обманчивость всего не может быть последним словом. Под ними кроется тайна, и должно существовать метафизическое объяснение ее. Если мир явлений мог оказаться таким чужим и двуликим, что же представляет собою настоящая реальность? Из этого удивления, из порожденных им настойчивых вопросов и напряженной активности духа, после отчаянных попыток познать истину, страдающий человек часто находит для себя выход в религии.

Толстой рассказывает, что в пятидесятилетнем возрасте он начал испытывать моменты угнетения, остановки, как он выражается, когда он не знал, что делать, как жить.