Макс Вебер за 90 минут

Война

Во время войны Вебер стал директором открывшегося в Гейдельберге армейского госпиталя, где действительно делал все, чтобы максимально улучшить положение раненых.

С утра до ночи добывая продукты питания и медикаменты, он стремительно носился по городу на машине желтого цвета, прозванной местными жителями «желтой опасностью».

Честно выполняя долг перед Родиной, Вебер отнюдь не скрывал, что считает нынешнее руководство Германии (включая кайзера) не соответствующим своему высокому назначению.

Вина их, по его мнению, заключалась в том, что они так и не смогли разрушить альянс между самодержавной Россией и «демократическими» западными державами. Хотя, в гла зах Вебера, подобный альянс был абсолютно противоесте ственен, как с идеологической, так и с геополитической то чек зрения.

На страницах «Франкфуртер цайтунг» он весьма задиристо нападал на правительство, из-за чего газета имела весьма серьезные неприятности с цензурой. В конце концов, трения с властями заставили его вернуться к преподавательской деятельности и принять предложенное ему место профессора Венского университета. Здесь Вебер читал лекционный курс «Хозяйство и общество» (с весьма характерным уточняющим подзаголовком «Позитивная критика материалистического понимания истории»), а также вел семинары по социологии. В это же время появились его религиозносоциологические труды о буддизме, индуизме (1916–1917) и античном иудаизме (1917–1919).

В Вебере словно открылось второе дыхание, однако поражение Германии стало для него страшным потрясением.

Как личность и как ученый он сформировался во второй половине XIX века, в той старой доброй Европе, где люди, подобные Сталину или Гитлеру, заканчивали свою жизнь в тюрьме или в сумасшедшем доме, а уважение к личности гарантировалось не столько конституцией, сколько самим образом жизни общества.

У него на глазах этот тихий уютный мир рушился. Вместо него требовалось построить что-то новое. Макс Вебер решил принять участие в этом строительстве.

В новой Германии

В Германии кайзер Вильгельм N отрекся от престола.

Вместо монархии была провозглашена республика. Сам Вебер никогда особенно не скрывал, что является «продуктом» и выразителем интересов вполне конкретного социаль ного слоя, к которому он принадлежал по праву рождения.

Он откровенно жалел о гибели старого мира, заявив в январе 1919 года: «Ради восстановления Германии в ее прежнем великолепии я бы связался с любой властью на земле, даже с чертом во плоти».

Когда в Германии началась борьба между «красными» и «белыми», все симпатии Вебера были на стороне «белых».

Тем не менее самые страшные и тяжелые месяцы начавшегося противостояния он предпочел пересидеть в Австрии.

В той самой Австрии, которую в XVII веке его предки по отцовской линии покинули из-за религиозных преследований и которая теперь, плавно и без особых потрясений, смогла трансформироваться из «лоскутной империи» в очень уютное центральноевропейское государство.

Вебер продолжал преподавать в Венском университете.

Вдали от кровавых схваток он размышлял над ролью личности в истории, а также над тем, какими качествами должен обладать настоящий лидер. Результатом этих размышлений стали два знаменитых доклада — «Политика как призвание и профессия» (1919) и «Наука как призвание и профессия» (1920) — прочитанные им по приглашению Свободного студенческого союза. Впоследствии они были изданы. Как отмечают биографы, эти работы выражают жизненное кредо Макса Вебера, а также его так и не разрешенные до конца сомнения о своем собственном жизненном предназначении.

В 1919 году, после разгрома Баварской советской республики, Вебер переехал в Мюнхен и стал профессором местного университета. Будучи достаточно видной фигурой в национал-либеральной партии, он в качестве правительственного эксперта участвовал в Версальской мирной конференции.

Несколько позже, по настоянию Пройса, главного идеолога Веймарской конституции, ученого включили в группу специалистов, работавших над ее текстом.

В мечтах о Цезаре

Веберу иногда приходилось выполнять миссии весьма деликатного свойства. Так, по просьбе правительства Вей марской республики именно ему пришлось уговаривать Лю дендорфа (крупного немецкого военачальника) сдаться Ан танте в качестве военнопленного.

Переговоры оказались безрезультатными, но сама бесе да была записана Марианной Вебер. Запись демонстриро вала, каким требованиям, по мнению Вебера, должен был соответствовать настоящий вождь и настоящий политик.

В ответ на прозвучавшее из уст Людендорфа обвинение в том, что он защищает демократию, Вебер поинтересовался:

«Вы думаете, что то свинство, которое мы имеем сегодня, я принимаю за демократию?» Далее диалог протекал следующим образом:

«Людендорф: Если Вы так говорите, мы с Вами, может быть, найдем общий язык.

Вебер: Но свинство, которое было раньше, тоже не было монархией.

Людендорф: Что Вы считаете демократией?

Вебер: В демократии народ выбирает вождя, в которого верит. Затем избранник говорит: „А теперь заткнитесь и подчиняйтесь!" Народ и партии не смеют и пикнуть.

Людендорф: Мне такая демократия подходит.

Вебер: Потом народ может судить. Если вождь совершил ошибки, то пусть лезет в петлю».

Сегодня эта беседа вызывает весьма любопытные ассоциации, особенно если учесть, что именно Людендорф стал своеобразным предтечей национал-социалистического движения.

Да и нацистский «мессия», Гитлер, слишком напоминает того самого вождя, которого народ выбрал и который потом сказал всем «Заткнитесь!».

По мнению Вебера, именно такой вождь, выбранный всей нацией и правящий без оглядки на бюрократию и все возможные «элиты», как раз и требовался Германии. Избираться такой вождь должен был всем народом. Именно тогда и во многом благодаря усилиям Вебера в конституцию Веймарской республики была включена 41-я статья, гласившая, что глава государства (президент) избирается всем народом. Эта же статья требовала, чтобы президент назначал министров из числа депутатов рейхстага, но сохраняла за ним право обращаться к народу через голову рейхстага, устраивать референдумы и распускать парламент.

Веберу в данном случае удалось провести свой принцип выдвижения плебисцитарного лидера, что впоследствии было использовано нацистами. Тем не менее обвинять ученого в профашистских симпатиях совершенно несправедливо. Фашизм при его жизни был всего лишь новорожденным младенцем. Что же касается тех веберовских высказываний, которые в той или иной степени пересекаются с нацистскими тезисами, то они достаточно типичны для всех немецких философов. Даже основатель научного коммунизма Карл Маркс видел в славянах врагов прогресса, а своих соотечественников, напротив, считал его главными носителями. Тем не менее никто не обвиняет Маркса в пропаганде национализма и расовой ненависти.

Достаточно типична для немецких философов и мечта о сильном лидере. Неслучайно в том же 1918 году младший современник Вебера Огюст Шпенглер высказал предположение, что «до Гете мы, немцы, больше никогда не дойдем, но можем дойти до Цезаря».

Ни Вебер, ни Шпенглер, конечно же, не могли и предположить, что, материализовавшись, новый вариант Цезаря обретет черты Адольфа Шикльгрубера.