Ломоносов: к 275-летию со дня рождения

Еще дореволюционные исследователи творчества Ломоносова обратили внимание, что у него «мы не найдем произведений, посвященных вопросам об отношении человека к богу, к земной жизни, к смерти, к греху, к спасению,— вопросов, неизбежно возникающих, при религиозном отношении к жизни. Мысли Ломоносова не были направлены в сторону религии, и вопросы только религиозные не имели для него интереса» (29, 38). В. Тукалевский признавал, что он не смог найти у Ломоносова слов о бессмертии души (96, 31). В переводе из Горация воспевается бессмертие, но достигаемое благодаря творчеству.

Однако творец как гарант, что разумная человеческая деятельность действительно сродни благу, что верх не возьмет хаос мрака, зла и насилия, нужен был Ломоносову. В философской поэзии — «Утреннем» и «Вечернем» размышлениях, «Оде, выбранной из Иова», переложениях псалмов — он ищет доводы в пользу существования всеблагого создателя.

В стихах, переведенных с латыни и являющихся свободной обработкой первых строк сатиры Клавдиана «Против Руфина», читаем:

У Клавдиана сомнения разрешаются с падением Руфина, которое является подтверждением, что зло не всесильно, оно наказуемо. В переводе Ломоносова аргументация изменена: не единичный факт, а величие и гармония вселенной позволяют надеяться, что благостный творец существует.

К признанию бога не путем откровения, не опираясь на учение церкви, а наблюдая могущество и совершенство природы призывала естественная религия, распространенная во времена просветительского вольномыслия. Представления естественной религии находились в тесной связи с деистическими и сенсуалистическими теориями. Воззрения Ломоносова похожи на идеи естественной религии, но между ними есть и различия. С понятием бога он чаще всего обращается как с ценностно-этической категорией; религия нужна в сфере не естества, а нравственности. Нельзя не согласиться с суждением А. Попова, что Ломоносов в конечном итоге оставлял «за Св. Писанием только значение нравственного руководства жизни» (80, 8).

Интересную трактовку «Оды, выбранной из Иова» предложил Ю. Лотман, считающий это произведение своеобразной теодицией, потребность в которой в ту пору была велика. Расшатывание средневековых устоев сознания происходило с большими осложнениями. В европейской культуре Ренессанса, барокко «неожиданным побочным продуктом вольнодумства явился рост влияния предрассудков на самые просвещенные умы и бурное развитие культа дьявола» (60, 253). Страх перед силами зла, вырывающимися на свободу и поглощающими мир, стойко держался на протяжении XVI—XVII столетий.

В России нововведения встречали с не меньшим опасением; среди старообрядцев не было сомнений, что антихрист уже народился и конец света близок. «Оду, выбранную из Иова» следует поставить «в ряд произведений, направленных против страха перед властью сил зла над миром» (60, 260), она рисует мир, в котором творец «все на пользу нашу строит» (3, 8, 392).

Выбор для перевода библейских псалмов нередко определялся переживаниями Ломоносова, которые вызывались невзгодами его собственного существования. Отзвуки борьбы с иноземным засильем в русской науке слышны в переложении псалма 143:

Он не раз убеждался в том, как трудно найти поддержку своим начинаниям, что помощь меценатов ненадежна:

Приходилось надежды возлагать на справедливость создателя.

В переложении псалма 143 Ломоносов существенно меняет суть последней строфы оригинала, в которой речь идет о блаженстве тех, у кого «Господь есть Бог», т. е. познавших истинное блаженство через веру в бога. Как замечает В. Дороватовская, у Ломоносова блаженство людей «заключается не в вере, как таковой, а в том, что бог покровительствует им, защищает их...» (29, 40).

Творец существен и важен как абсолютное выражение высших ценностных и нравственных критериев.

«Утреннее размышление о Божием Величестве», «Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния», переводы из Библии убеждали в том, что новые идеи и воззрения послужат добру, а не злу, что новый мир включен в систему установлений, данных всеблагим творцом. Ощущение гарантии блага поддерживало самого Ломоносова, разрабатывающего мировоззрение, согласно которому активная человеческая деятельность, основанная на неограниченных возможностях разума, науки, приведет человечество к процветанию.

Ломоносову многое надо было сказать современникам о сложных проблемах человеческого бытия. Поэтическое слово, доступное довольно широкому кругу читателей, было призвано содействовать радикальному изменению общественного сознания. Он осознавал свою миссию.

Кредо его поэтического творчества изложено в «Разговоре с Анакреонтом». «Разговор» построен таким образом, что после каждого из четырех стихотворений, взятых из Анакреонта, вернее, его подражателей эпохи эллинизма — в XVIII в. пользовалась популярностью псевдоанакреонтическая лирика,— следовал ответ Ломоносова. Предмет беседы — чему следует посвятить поэзию, жизнь. Анакреонт в поэзии выбирает тему любви; Ломоносова тоже привлекает любовь, но он останавливает свой выбор на героях. В жизни Анакреонт выступает поклонником гедонизма, индивидуалистического евдемонизма. Ломоносов принимает эту позицию с пониманием, даже с некоторым сочувствием. Оппонентом Анакреонта является Катон, посвятивший свою жизнь республике. Преобразовательная деятельность Катона не увенчалась успехом: «...его угрюмством в Рим не возвращен покой» (3, 8, 764). Но дело не только в том, что в данном случае успех не достигнут. Путь гражданственности, служения обществу вообще не усыпан розами, в чем Ломоносов убедился на собственном опыте:

К «Разговору» по времени их создания примыкают «Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же», посвященные беспечной жизни кузнечика:

Поэт не берется предписывать другим тот или иной образ жизни, он не отдает безусловного предпочтения ни Катону, ни Анакреонту: