Метафизика пола

Более того, все происходящее у подростков, разумеется, в непатологических случаях, происходит у каждого переживающего опыт эроса — пробуждение суперфизических сил, ведущее к более свободному состоянию, причем эти силы вовсе необязательно должны иметь обычную сексуальную природу. В юношеском возрасте просыпаются также религиозные и мистические тенденции. Психологи замечают, что духовный кризис пубертатного периода вообще часто сопровождается явлениями, напоминающими патологические: чувство неполноценности и несовершенства, тоска, болезненное самоосознание, тревога, отвращение, неуверенность, всеобщая неудовлетворенность; это позволило Штарбуку сделать такое обобщение: "Теология берет за основу подростковые проявления и вообще вся на них построена" [252]'. Такие аналогии можно развивать и вовсе необязательно в критическом смысле — счастливые случаи первой любви очень похожи на благополучное разрешение религиозных кризисов сознания. Применительно к религиозному обращению У. Джемс писал: "Ощущение новизны озаряет каждый предмет — в противовес нереальности и отчужденности мира, в котором "каждая вещь теряет другую" [253]'. Стендаль писал, что любовь-страсть обнажает перед глазами человека всю природу в ее самых высоких измерениях, как будто она только вчера была сотворена. Человек как бы видит перед собою прекрасное зрелище, преображающее его душу. Все ново, все живо и вдохновенно [254]'. Schon wie cin junger Friihling ist diese Welt [255] — как поется в известной песенке о первой счастливой любви. "Ты воистину влюблен" (âshiq tarâ) — гласит арабское высказывание о духовном озарении суфия. Эрос пробуждает ощущение полноты, метафизическую целостность человеческого "Я". Противоположны тяжесть жизни, обездушенность мира, безразличие ко всему. А ведь все это охватывает душу, когда любовь прошла. Что же до юношеских экстазов, о которых говорилось выше [256]', - это явления того же порядка.

То же самое — только на более общем и глубоком, чем индивидуальный, плане, мы встречаем в области этнографии. У многих "примитивных" народов так называемые инициатические или священные болезни, рассматриваемые как знак избрания, похожи на симптомы полового созревания. Справедливо отмечалось [257]', что формирование шамана, мага или жреца, сопровождаемое такими знаками, — не психопатология, а составная часть развитой, стабильной культуры. Техника посвящения включает в себя искусственно вызванные болезненные состояния. Налицо вмешательство внешних духовных сил, возрождающих человека, — внешне все это напоминает юношеские патологии. Однако, здесь результат — не созревание обычного человека, но напротив, личности, связанной со сверхчувственным миром. В нашем контексте интересны отмечаемые этнографами факты избрания для посвящения половозрелых юношей, еще не касавшихся женщины [258]': здесь важно то, что сила трансцендентной вирильности еще не обрела направленности, не поляризована физиологически.

Еще заметим, что подобные "ритуалы перехода" имеют связь с тем, что мы именовали внутренним полом, так сказать, духовным, а не просто физической сексуальностью. У многих народов известны обряды перехода от детства к мужеству; при их совершении подчеркиваются принципы мужества именно в высшем смысле. Для нас здесь важны два аспекта.

Во-первых, в этих ритуалах воспроизводится смерть и новое рождение. Этому подчинены получение нового имени, забвение предшествующей жизни, овладение тайным языком и вступление в связь с мистическими силами своей расы. Это прямая трансценденция, осуществляемая посредством особой традиционной техники.

Во-вторых, вирильность, духовное мужество выступает обособленно от физического пола, к внешним мужским признакам добавляется "становление мужчины"; ему-то и подчинен ритуал. После его прохождения человек выходит из-под власти матери и становится членом "мужского общества" ("братства мужчин"), чему иногда соответствует особое "жилище мужчин"; отделенное от других жилищ племени, и обладающее сакральным значением — в них живут вожди и воины. Не прошедший этого посвящения, сколько бы ни было ему лет, не считается мужчиной и живет вместе с женщинами, детьми и животными. Интересна символика инициации: незадолго до нее, будущего посвящаемого одевают в женские одежды, дабы подчеркнуть, что он еще не "стал мужчиной" [259]'.

Использование особой техники для высвобождения и генерирования силы пола приводит к полному изменению внутренней сущности человека. Это происходит, когда внешние признаки уже налицо. В случае мужчины речь идет об обретении качества, которое можно назвать внутренней вирильностью [260]. Возможно, память об этом сохранилась в католическом обряде конфирмации [261], хотя и в очищенном от непосредственного сексуального содержания виде — первое участие в таинстве Евхаристии предполагает преображение, то есть смерть и следующее за ней восстановление.

Все это ведет нас уже к области непрофанических проявлений пола, его сакрализации. Основные ее вехи — те же самые. Это, прежде всего, трансценденция эроса, как и в случае юношеской патологии, пробуждающая замкнутые прежде структуры личности. Она — результат страсти, потрясающей любящих, негативно или позитивно ведущей к выходу за пределы себя, к продолжению границ "Я". Этнографический материал ясно показывает, что в традиционном мире эти энергии используются сознательно — в целях осуществления нефизических возможностей вирильности.

21. Любовь, сердце, сон, смерть

Роль сердца в языке влюбленных хорошо известна и часто оказывается объектом самого слащавого и упадочного сентиментализма. Тем не менее в этом языке мы находим утверждение глубокой веры, следов того, что всегда означало сердце в эзотерических и доктринальных традициях. Гораздо в большей степени, нежели средоточием эмоций, эти традиции полагают сердце центром всего человеческого существа [262], но так же и точкой, через которую во время сна происходит передача сознания, минуя область головы, имеющую большее отношение к бодрствованию [263]'. Как мы уже отмечали, сознание во сне считается "тонким" состоянием, особенно в индуистской традиции; но также и большинство мистиков иных традиций считают внутреннее, тайное сердечное пространство вместилищем сверхчувственного света ("сердечного света"). Например, когда Данте, говоря о первичном, внезапном восприятии эроса, упоминает о "самой сокрытой клети сердца", это вовсе не банальный и приблизительный способ любовного объяснения, но нечто совершенно точное и действительно существующее [264]'. Казалось бы, нет ничего более безвкусного, чем изображение сердца, пронзенного стрелой (луком и стрелой, а также факелом древние наделяли персонифицированный образ Любви): в наши дни это любимая татуировка моряков и уголовников. Но этот же знак наполнен необычайной смысловой напряженностью. Эрос выступает как рана, наносимая самому существу человека: эзотерически это поражение сердца. Традиция утверждает, что связь человека с его внутренним "Я" можно или порвать или возвести к соучастию в жизни более высокой, к высшей свободе. Так, эрос выступает в виде смертельного удара стрелы. Мы начинаем понимать, что средневековые "Адепты любви" (см. прим. 127) и Данте вместе с ними просто поднимали профанический опыт влюбленных до уровня сознательной веры. Следы этих смыслов мы открываем в опыте каждой любви. Исламскому эзотеризму известны термин "fat 'hi-l-gabb" ("открытие" или "распечатывание" сердца"), а также понятие "сердечного света". Эти же же соответствия мы находим в языке всех мистиков. В "Corpus Hermeticum" [265] (VIII, II, VI, I) встречаются выражения: "открыть очи сердца," "понимать очами сердца". Мы можем установить ясно зримую связь между освобождающим от оков индивидуальным "открытием сердца" и переживанием опыта новизны, свежести, преображения мира, сопровождающее состояние любви: здесь намек на зримый сердечными очами мир, именуемый суфиями "ауn-l-gabb".