Новая философская энциклопедия. Том четвёртый Т—Я

506

язык независимо от воли исследователя толкает его на путь редукции явлений к рационализованным структурам. Философия языка с древности шла по двум главным направлениям. Когда философская мысль актуализирует внутриязыковое знание, язык предстает либо сокровищницей мудрости (Кратил в одноименном диалоге Платона, Августин в первой части диалога «Об учителе», Прокл в «Теологии Платона», средневековые и ренессансные каббалисты в их трактовке священных имен, романтическая, символистская магия слова), либо свалкой заблуждений, подлежащей беспощадной расчистке (Сократ в «Кратиле» 435 d, античная средневековая критика мифологии, новоевропейская критика языка от X. Вивеса и Ф. Бэкона до Ф. Маутнера, логического позитивизма и лингвистической философии). Фетишизация языка, имеющая неизбежным полюсом его критику и переходящая в прожекты идеального языка, по существу не выходит за рамки философской утопии. Другое направление исходит из слова как намека, отсылающего к бытию («от языка требуется лишь чтобы он передавал мысль», Конфуций; «слова, самое большее, только убеждают нас исследовать предметы, но не доставляют знания о них», Августин), из концепции языка как приблизительной подлежащей уточнению карты мира (Николай Кузанский. Компендий), как «мира звуков», «сплетаемого» человеком изнутри себя навстречу «миру вещей» (Гумбольдт). Впрессованное в язык знание высвечивается как намек на истину, не подменяющий и не заменяющий ее. Язык не средство, а среда обитания, «дом бытия» (Хайдеггер). Питаясь достижениями исторического языкознания, мысль о языке достигает остроты у Гумбольдта, Гегеля, Хайдеггера, Витгенштейна, А. А. Потебни, П. А. Флоренского, M. M. Бахтина. Важны новейшие разыскания скрытой в языке общечеловеческой религии у В. Н. Топорова, В. Айрапетяна. Лит.: Гумбольдт В. фон. Избр. труды по языкознанию. М., 1984; Потеб- няА. А. Мысль и язык.— В кн. Он же. Эстетика и поэтика. М., 1976, с. 35—220; Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977; Шпет Г. Г. Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). М., 1927; Флоренский П. А. Строение слова.— В кн.: Контекст — 1972. М., 1973; Хайдеггер М. Путь к языку.— В кн.: Он же. Время и бытие, 1993; Топоров В. Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией «мирового дерева».— В кн.: Труды по знаковым системам. Тарту, 1971, 5, с. 9—62 и др.; Айрапетян В. Герменевтические подступы к русскому слову. М., 1992. В. В. Бибихин Язык — это система знаков (см. Знак), обладающих непосредственно либо во взаимной связи друг с другом значениями (см. Значение), отличными от самих этих знаков. Язык есть система легко воспринимаемых знаков, способных иметь сложные значения. Это характеристическое свойство языка, благодаря которому язык способен быть: 1) средством выражения, 2) средством общения, 3) частью социальной организации и культуры; 4) неявным «образом мира». Многообразные аспекты языка, взятые по отдельности либо во взаимной связи, образуют предмет изучения различных наук: лингвистики, логики, философии, истории и теории культуры, семиотики, теории коммуникаций. В качестве средства выражения язык обладает способностью фиксировать ощущения, восприятия, представления, понятия, суждения и рассуждения, осознаваемые и создаваемые человеком. При этом если ощущения, восприятия и представления могут существовать как в языке, так и вне его (в виде чувственных образов), то понятия, суждения и рассуждения, будучи инструментами и результатами сознания и познавательной деятельности, не существуют вне языка. Благодаря этой функции языка человек получает возможность объективировать (представить в вещественной и чувственно воспринимаемой форме) происходящие в нем неявные процессы осознания, восприятия, сознания и познания. В качестве средства общения язык обладает универсальностью своих выразительных возможностей и общностью (интерсубъективностью) своих значений. Универсальность означает, что в принципе в языке можно выразить любое ощущение, восприятие, представление и понятие, построить (и далее анализировать) любое суждение и рассуждение, имеющее значение. Общность (интерсубъективность) означает, что любое данное выражение языка имеет приблизительно одинаковое значение для всех, кто понимает и использует этот язык. Тот факт, что одни и те же выражения языка имеют приблизительно одинаковые значения, позволяет языку служить орудием общения между всеми использующими его людьми. Язык может служить средством общения между различными людьми посредством перевода с одного языка на другой. Перевод есть установление того, что определенные конкретные последовательности символов в разных языках имеют одинаковые значения. Используя язык в качестве орудия общения, человек, осознающий свое собственное Я, может общаться также с самим собой. Сознание в этом случае становится самосознанием, средством самоанализа и самоконтроля, реализации известного с древних времен требования «познай самого себя», средством саморазвития. Познание самого себя позволяет человеку лучше понять, как ведут себя другие люди (другие Я), определить свое место в мире. Использование языка в качестве орудия общения обладает важным значением для человека, т. к. становление и развитие человека происходит в обществе, основанном на совместной деятельности людей. Язык позволяет выразить и сделать одинаково понятными для всех правила участия в этой деятельности, ее промежуточные и конечные цели, служит универсальным средством хранения и передачи любой социально значимой информации. Благодаря этому язык становится общественным явлением, частью человеческой культуры. Как и любое общественное явление, язык подвержен изменениям во времени, образующим историю языка. В своей совокупности они составляют эволюцию языка, имеющую две характерные особенности. Одна из них состоит в том, что если язык является естественным (английским, русским, китайским и т. д.), то его эволюция спонтанна и полностью отлична от изменений, происходящих по заранее обдуманному плану. Никто не может контролировать изменения, происходящие в естественном языке, их можно только осознавать, фиксировать, изучать и использовать. Вторая особенность эволюции естественного языка — крайне медленный темп происходящих в нем изменений. Все другие изменения в обществе происходят быстрее, поэтому их результаты даже на длинных интервалах времени могут быть зафиксированы практически в одном и том же языке и стать понятными людям различных поколений и даже эпох. Благодаря такой консервативности (медленности происходящих изменений) язык является частью не только существующей культуры, но и культуры народа на протяжении всей его истории. Язык тем самым вносит огромный вклад в познание человеком своего прошлого бытия, делая тем самым

507

ЯЗЫК МОРАЛИ возможным и прогноз относительно будущего. Еще одно фундаментальное свойство языка — наличие неявно заданной «картины мира», поддерживающей в качестве фундамента систему значений выражений языка. Поскольку она задана неявно, то о такой картине трудно судить с полной определенностью. Известно, однако, что она представляет мир в виде той или иной совокупности вещей, свойств и отношений, несколько размытых, но тем не менее упорядоченных в пространстве и времени. Чем сложнее и разнообразнее эта «картина мира», тем больше выразительные возможности языка и тем сложнее сам язык, тем сильнее зависимость поведения и сознания человека от используемого им языка (эта зависимость может не осознаваться). Часто обсуждаемое различие между языком человека и языком животных сводится не к вопросу о том, могут ли животные оперировать понятиями и суждениями (данные зоопсихологии свидетельствуют о том, что «высшие» животные могут это делать), но к вопросу о том, какова «картина мира», лежащая в основе их языка. В языке животных «картина мира» близка к миру их непосредственных восприятий, тогда как «картина мира» в языке человека простирается далеко за пределы чувственных образов. Язык тем сложнее, чем обширнее задаваемая им «картина мира», существующая в неявной форме (из-за спонтанности возникновения и последующих изменений языка). В явном виде эта сложность проявляется, когда носитель языка пытается высказать нечто для себя новое, передать дополнительный оттенок мысли, учесть влияние контекста на содержание значения, а также в процессах перевода с одного языка на другой. С неявностью «картины мира», присущей языку, связаны все принципиальные трудности, возникающие при автоматическом (машинном) переводе. В искусственных языках «картина мира» (универсум) проще и задается в явном виде, поскольку он специально и целенаправленно строится человеком для решения тех или иных ограниченных задач. При этом построение искусственных языков предполагает использование естественного языка в том или ином виде. Примером может служить язык математики, представляющий собой фрагмент естественного языка, пополненный рядом специальных понятий, правил построения математических объектов и правил рассуждения (доказательств). Естественный язык, напротив, функционирует самостоятельно, независимо от искусственных языков. Однако в одном важном отношении естественный язык сильно зависит от технологических новаций, связанных с искусственными языками. Это происходит, когда естественный язык используется в качестве средства общения в глобальных информационно-компьютерных сетях (напр., в Интернете). Влияние пространственной разделенности на процесс общения в этом случае сводится до минимума, а число собеседников может расти неограниченно. Такая вовлеченность языка в социально-технологический прогресс, не увеличивая темпы собственно языковых изменений, делает язык важным орудием в постоянном обновлении человеческой культуры. В. Н. Костюк ЯЗЫК МОРАЛИ —грамматические и лексические средства естественного языка, с помощью которых выражаются моральные позиции, требования, рекомендаций, оценки, императивы, чувства и т. д. (см. Оценка моральная, Суждения моральные). Базис языка морали составляет небольшое количество оценочных (называемых также нормативными, пре- скриптивными и др.) терминов, взятых в специфически моральном смысле: «добро», «зло», «долг», «справедливость» и др., а также производных от них слов — «добрый», «злой», «правильный», «неправильный» и др. В языке морали имеется также обширный класс слов, выполняющих двойную — нормативно-дескриптивную — функцию: они одновременно и обозначают (описывают) те или иные реалии человеческого сознания и бытия, и дают им моральную (позитивную или негативную) оценку, напр.: «добродетель», «милосердие», «щедрость», «сострадание», «порок», «злоба», «жестокость», «распутство» и пр. Использование подобных (чисто ценностных и бифункциональных) слов в сложных вербальных конструкциях — высказываниях, рассуждениях и доказательствах — сообщает этим последним моральную специфику и позволяет их считать также элементами языка морали. Исследованием языка морали занимается метаэтика, применяющая методы лингвистического и логического анализа. Основной целью этого исследования является формализация естественного языка морали: установление логических свойств моральных терминов и предложений, их синтаксиса, семантики и прагматики, прояснение логической структуры моральных рассуждений. Надобность в таком анализе обусловлена многозначностью слов «добро», «долп> и др., а также использованием в естественном языке и в этических построениях метафор и других «непрямых» средств языковой коммуникации, затемняющих действительный ход морализирующей мысли или вносящих в него алогизмы. Одним из важных результатов работы по формализации языка морали явилось создание логики норм (или деонтической логики) и логики оценок как особых разделов модальной логики. Правда, деонтические и аксиологические операторы, с помощью которых строятся эти логические исчисления, лишь частично отражают специфику логических отношений, свойственных именно (и только) языку морали, поскольку обозначают любое, не только моральное, «долженствование» и «одобрение». Попытки выяснить эту специфику посредством семантической и прагматической интерпретации моральных слов и выражений с необходимостью выводят аналитиков в область эпистемологии, психологии и социологии морали и заставляют заниматься теми философско-методологическими («метафизическими») проблемами, от которых философия логического и лингвистического анализа всегда стремилась себя оградить. Современная метаэтика (как и аналитическая философия в целом) постепенно отказывается от прежнего «лингвоцентризма» — в частности, от представления о том, будто язык есть некий самостоятельный носитель моральности и потому его анализ и «исправление» являются универсальным инструментом, позволяющим разрешить любые моральные проблемы (или просто снять их как «псевдопроблемы», порожденные языковыми ошибками). Нравственные коллизии отнюдь не сводятся к неточному употреблению моральных слов, неправильному рассуждению и недостаточной информированности, за ними обычно стоят действительные различия ценностных установок и интересов конфликтующих сторон. Осознание этого факта привело к тому, что большинство современных мета- этиков, не отказываясь в целом от логико-лингвистической направленности своих изысканий, стремятся повернуть их «лицом к практике», причем такой поворот усматривается обычно в том, чтобы исследования языка непосредственно приводили к «практическим» (моральным) выводам, рекомендациям, обращенным к «обычному человеку». Независимо от того, насколько состоятельна и осуществима эта методологи-